Интимная лирика

Евтушенко Евгений Александрович

волочил без лишних слов...

Сколько светлых есть голов,

столько в мире есть голгоф!

Этот зал — две тыщи мест —

знал: палаческая месть —

это выстрел, нож, тюрьма,

сумасшедшие дома, —

полный сервис задарма.

Этот зал — две тыщи мест...

Оскорбляли их невест,

оскверняли нагло жен,

бросив на пол нагишом,

чтоб, кровавы и тяжки,

развязались языки.

Десять тысяч лет «Терпи!».

Десять тысяч лет тюрьмы —

путь холодный, путь нагой

до

галактики другой.

Потерялись, нет как нет

чьих-то десять тысяч лет,

и за эти все лета

нет виновных — пустота.

Потерялись палачи.

Мир, об этом не молчи,

потому что в палачах

опыт мести не зачах.

Этот зал — две тыщи мест —

мою совесть мучит, ест,

и навек я ваш поэт,

эти десять тысяч лет!

Пусть же, скрытые в тени,

десять тысяч лет тюрьмы

взглядом скажут обо мне:

«Он бы выстоял в тюрьме...»

Лима, 1971

Шахматы Мексики

Безвольное солнце.

Безвольная пыль на дороге сомлела.

Безвольного марева звон

и безвольного буйвола стон.

Безвольно качаясь, куда-то плывут за сомбреро

сомбреро —

и первый пеон,

и второй пеон,

и третий пеон.

Пеон — по-испански «крестьянин».

Второе значение — пешка,

а жертвовать пешкой безгласной —

всех шахматных партий закон.

И, грустные шахматы Мексики,

это над вами насмешка,

и первый пеон,

и второй пеон,

и третий пеон.

Кусочки крестьянской земли

словно клетки жестокой доски этих шахмат.

И вами, герои мачете,

играют с далеких времен

те руки, какие ничуть

рукояткой соленой мачете не пахнут...

Эх, первый пеон,

и второй пеон,

и третий пеон.

Как жаль, что неровна доска!

Хорошо бы сровнять эти горы, к примеру!

Мешают играть!

Да и пальмы и хижины — вон!

И смерть вас кладет

в свое черное, словно беззвездное небо, сомбреро —

5 Е. Евтушенко 55

вас, первый пеон,

и второй пеон,

и

третий пеон.

Предательство, пешки!

Стряхнули с доски Емилиано Сапату и Панчо!

Ведь пешка, сыгравшая роль,

не нужна господам шахматистам потом.

Вас вовремя всех убирают

железный кулак

или два очень ласковых пальца, —

вас, первый пеон,

и второй пеон,

и третий пеон.

О, сколько пеонов легло,

«кукарачу» еще не допевших!

Не вышли они в проходные.

Подножки со всех сторон.

Внутри вас молчат короли,

затаенно погибшие

в пешках,

и первый пеон,

и второй пеон,

и третий пеон.

Но в Мексике

или где-то

игра лишь тогда будет честная,

когда среди прочих фигур —

сомнительно важных персон —

не станет важней фигуры,

чем пешка простая,

честная,

чем первый пеон,

и второй пеон,

и третий пеон.

Когда мы изменим правила?

Ответ словно в ножнах мачете.

Молчат, ощетинясь, кактусы.

Молчит, накалясь, небосклон.

Когда мы изменим правила?

Ответьте —

что ж вы молчите,

и первый пеон,

и второй пеон,

и третий пеон,

и четвертый пеон?

...Да здравствует пятый пеон!

Мексика, 1968

5*

Мусорщики Эквадора

Пыль бунтарствует,

грязь протестуе

и коварствует

водопровод.

Мусор царствует,

мусор бастует —

он себя убирать не дает.

Ветер буйствует,

эхом вторя

грозным крикам плакатных букв:

это мусорщк-ки Эквадора

поднимают отчаянный бунт.

Бьется лозунг неустрашимо,