Исследование Апокалипсиса
Шрифт:
Но является ли несогласие со своим уделом, вера в грядущую гибель мира и затем в его обновление представлением о цикличности всего сущего? На мой взгляд, здесь все-таки представлена идея цикличности, но в искаженном виде. Эта идея предполагает постоянное повторение и стадии: даже если циклы очень большие, это все давно повторяющиеся периоды. Однако в мифологических учениях о конце мира мы такого не найдем. Грядущая гибель богов, природы, человечества не представляет собой учения о том, что когда это произойдет, затем все улучшится, потом неизбежно наступит ухудшение, кризис жизни, но опять последует уничтожение мира с последующим возрождением и т. д. Напротив, эсхатологические видения все время упираются лишь в одну-единственную катастрофу, вслед за которой наступит неизмеримо лучшая доля на земле, как, например, в коммунистической теории, или в небесах, как, например, в христианстве.
Сказанное не означает отрицания весьма стойких представлений о цикличности человеческой истории, которые помогают народам пережить самые страшные испытания.
Архаичная мифология, не знающая собственно эсхатологических мотивов, тем не менее допускала возможность мировой катастрофы и всеобщего хаоса, но в прошлом. Тем самым она подготавливала наступление представлений о том, что подобное в силу цикличности может произойти в будущем. Поскольку же человечество не способно допустить своего исчезновения вообще, то уже в развитых религиях глобальные будущие катастрофы неизбежно оборачиваются «очищенной» счастливой жизнью в некоем запредельном царстве. Некоторые мифологии (например, индейцев Центральной Америки) вообще призывали не допустить конца мира путем кровавых жертвоприношений и особо значимых обрядов. Поэтому такие мифологии не содержат учений о том, что после всеобщего взрыва наступит благоденствие. Архаическое стремление укрепить стабильность вселенной ритуальными средствами означает не что иное, как постоянное и всеобщее ожидание всеобщей катастрофы. Такая новая религия как христианство потому имела столь оглушительный успех, что давала надежду на спасение, причем, что очень важно, и на индивидуальное, и на всеобщее, конечно, для ее последователей. Тем самым христианство сделало шаг вперед в развитии индивидуальности, что нельзя недооценить. Христианская апокалип-тика унаследовала идеи спасения из иранской и иудаистской мифологии, но преодолела их национальную ограниченность.
Архаическая вера в то, что раньше был рай на земле (Золотой век и т. д.), есть, в сущности, суждение о том, что не могло всегда быть так плохо, как сейчас. Если когда-то, очень давно, в затерянном прошлом все было хорошо, почему это не может и не должно повториться. Христианство и ислам, однако, не понимали конец старого мира и наступление счастливой и принципиально новой веры как возвращение вспять, ни тем более в первобытный хаос. Это будущее есть пребывание человека в вечности, в лоне нового творения, когда время становится целостным и неделимым. Человек никогда не переставал верить в это, но конкретные представления об этом существенно менялись. Вера в коммунистический рай на земле, а не на небесах, свидетельствует о разочарованности человека в христианских заверениях, его усталости от постоянных ожиданий.
М. Элиаде, констатируя явный параллелизм между человеческой философией и теологией истории у еврейских пророков, отмечал, что, согласно Гегелю, в судьбе народа сохраняется трансисторическое значение, поскольку любая история оказывается новым и все более совершенным проявлением Мирового Духа. Однако с приходом Маркса история лишилась всякого трансцендентального значения — теперь она становится всего лишь проявлением классовой борьбы. Марксизм сохраняет за историей определенный смысл, ибо события в ней не рассматриваются как череда случайных действий: они включены в стройную систему и, главное, имеют точную цель — окончательное уничтожение ужаса перед историей, «спасение». Таким образом, в терминах марксистской философии истории воспроизводится Золотой век архаичных эсхатологических концепций. На чисто человеческом уровне Маркс осуществил переоценку изначального мифа о Золотом веке, но с одной лишь разницей — Золотой век располагается в конце истории, хотя ему следовало находиться также и в начале.
Именно в этом, считал Элиаде, состоит для убежденного марксиста тайна исцеления против ужаса истории. Он, этот марксист, перед лицом драмы, вызванной давлением истории, воспринимает зло как необходимость, видя в нем предвестие неизбежной близкой победы, которая навсегда положит конец любому историческому «злу» [65] .
Нельзя не согласиться с Элиаде, что учение Маркса (и марксизма в целом) носит архетипический характер и в этом смысле оно ни в коем случае не является новым. Однако трудно присоединиться к мнению Элиаде, что с приходом Маркса история лишилась всякого трансцендентального значения и стала лишь проявлением классовой борьбы. Во-первых, само придание этой борьбе значения главного двигателя истории и решающего фактора в построении светлейшего будущего носит трансцендентальный и даже определенно мистический характер. Во-вторых, упомянутое будущее теряется в столь туманных и бессрочных далях, что уже по этой причине несомненно является трансцендентальным. Основоположники коммунистической теории исходили из того, что пролетарская революция кладет конец всей предыдущей истории, после нее начинается отсчет нового времени, но оно будет наполнено кровавыми конфликтами в связи с подавлением сопротивления свергнутых классов и переделкой самого человека. Эти конфликты не что иное,
65
См.: Элиаде М. Миф о вечном возвращении. Архетип и повторяемость. СПб., 1998. С. 226-228.
Священные тексты с пророчествами о конце времен и сокровенном знании можно найти во многих религиях мира.
Так, пророком Откровения предстает Мухаммад. Коран утверждает: «Не было, чтобы Аллах говорил с человеком иначе, как в откровении, или позади завесы, или, посылая посланника и открывая ему по своему позволению, что желал. Поистине, Он — высокий, мудрый! И так Мы внушили тебе дух от Нашего веления: ты не знал, что такое книга и вера, но мы сделали его светом, которым Мы ведем кого угодно из Наших рабов, и ты ведешь на прямой путь» (42:50–52). В Коране имеется немало и других пророчеств и откровений. Между тем обращает на себя внимание несомненная схожесть только что приведенного текста из Корана с первыми Двумя частями первой главы Откровения: «Откровение Иисуса Христа, которое дал ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа и что он видел».
Можно обнаружить и другие совпадения текстов Корана и Откровения, например суры 24 (34–44) и Откр., 22 (17–21): и там, и там восхваляются боги соответствующей религии.
К числу откровений, т. е. сообщений о самых сокровенных и священных явлениях и персонажах, можно отнести встречи пророков (или спасителей человечества) с богами. Подобная информация имеется в мусульманской мифологии: это встреча Мухаммада с Аллахом: «Когда во время ночного путешествия я приблизился к Престолу, ко мне опустился зеленый, неописуемо красивый рафраф (узкий лоскут материи. — Ю. А.), и тогда Джабраил подошел и посадил меня на него. После этого он должен был оставить, закрыв очи ладонями из страха ослепнуть от искрящегося света Престола, и громко заплакал… По соизволению Аллаха, в знак Его милости ко мне и совершенства Его благосклонности ко мне, рафраф вознес меня в (присутствие) Господа Престола — величие его невозможно не пересказать, ни вообразить. Зрение мое настолько затмилось, что я боялся ослепнуть. Поэтому я закрыл глаза по великой милости ко мне Аллаха. После того, как я набросил на свое зрение пелену, Аллах перенес Его (из моих глаз) в мое сердце, чтобы я взирал сердцем на то, что увидел до этого глазами». Далее следует описание Аллаха [66] , причем надо отметить, что в новозаветной мифологии столь развернутые описания Бога отсутствуют.
66
См.: Элиаде М. Священные тексты народов мира. М., 1998. С. 499–501.
Важно подчеркнуть также, что в Коране ни Аллах, ни Мухаммад отнюдь не предстают такими кровожадными и свирепыми, как Яхве и Христос в Апокалипсисе (во многих местах Апокалипсиса невозможно понять, действует ли Яхве или Христос. Ясно одно, что действует высшее божество).
Для правоверного мусульманина очень важна вера в Судный день, который является для него залогом того, что жизнь не заканчивается смертью, а длится вечность, поскольку ему обещано воскрешение из мертвых (суры Корана: «Корова», «Нух», «Поэты», «Взаимный обман», «Железо», «Женщины» и др.). Аллах всесилен, но когда состоится Судный день, он, как и Яхве, никогда не говорит. Поэтому, как и в христианстве, среди мусульман немало желающих назвать время этого столь важного дня, что, конечно, церковью всегда осуждается.
Апокалиптические мотивы встречаются и в других верованиях и религиях.
Так, великий основополагающий принцип религии индейцев сиу «Пляски духов» гласит, что настанет время, когда вся индейская раса: живые и мертвые — воссоединятся на возрожденной земле, чтобы жить в изначальном, счастливом состоянии, свободном от смерти, болезни и страдания. На этом фундаменте каждое племя возвело надстройку из собственной мифологии, а каждый апостол и верующий дополнили ее деталями сообразно своим умственным способностям или представлениям о счастье с прибавлением подробностей, полученных в состоянии транса. Согласно мифу, все мертвые воскресают, и толпы духов приближаются и уже прибыли к границам этой земли; их возглавляет воскреситель в виде смутно различимого облака. Дух — предводитель мертвых всегда изображается с помощью этого неясного уподобления. Великие перемены будут возвещены сотрясением земли, которое не должно устрашать верующих. Надежда здесь на то же, что и одушевлявшие христиан на протяжении девятнадцати столетий — счастливое бессмертие и вечную молодость. Что касается срока, то мессия пророчествует столь же осторожно, как и его предшественник, провозгласивший, что «никто не знает времени, ни даже ангелы Бога». Его погодные предсказания столь же определенны, как вдохновенные вещания Дельфийского оракула [67] .
67
См.: Элиаде М. Священные тексты народов мира. М., 1998. С. 393, 396.