Из тьмы
Шрифт:
“При прочих равных условиях, да”, - согласился Пекка. “Но вещи не всегда равны, не тогда, когда дело доходит до денег. И у тебя не всегда есть деньги. Иногда деньги в конечном итоге имеют тебя. Я не хочу, чтобы это случилось со мной ”.
Фернао знал больше, чем нескольких людей, готовых на все ради денег. Он тоже не хотел спускаться по этой лей-линии. Он сказал: “Я не думаю, что тебе из всех людей не стоило бы беспокоиться”.
“За что я тебе благодарен”, - серьезно сказал Пекка. “Некоторые вещи, которые мы здесь сделали, не должны превращаться
“Какие из них ты имеешь в виду?” Спросил Фернао.
“Для начала, те, которые могли бы позволить пожилым людям занимать годы у своих молодых потомков - или, может быть, после совершенствования техники, у любого молодого”, - ответил Пекка. “Ты можешь представить себе хаос? Можете ли вы представить себе преступления?”
Фернао не пытался представить себе такие вещи. Теперь он представил и съежился. “Это может быть очень плохо”, - сказал он. “Я не могу с тобой спорить. У тебя более изворотливый ум, чем у меня, раз тебе пришла в голову такая идея ”.
“Я этого не делал”, - сказал Пекка. “Это сделал Ильмаринен после одного из наших ранних экспериментов. Это было до того, как ты присоединился к нам. Он увидел, как все может работать”.
“Почему я не удивлен?” Сказал Фернао. “Но никто много не говорил о такой возможности с тех пор, как я здесь”.
“Я не думаю, что кто-то хочет говорить об этом”, - сказал Пекка. “Чем больше людей знают об этом, чем больше людей думают об этом, тем больше вероятность, что это произойдет, и произойдет скоро”.
“Скоро”. Фернао попробовал слово на вкус и обнаружил, что ему не нравится его вкус. “Мы не готовы сделать ничего подобного”.
“Нет, и мы не будем, не в течение многих лет - если мы когда-нибудь будем”, - сказал Пекка. “Но готовы ли мы к этому и произойдет ли это - это два разных вопроса, разве вы не понимаете? И это, вероятно, главная причина, по которой я не очень заинтересован в быстром обогащении”.
Смех Фернао был, по крайней мере, наполовину печальным. Он сказал: “Ну, одно: благодаря тебе мне легче поддерживать тебя в том стиле, к которому ты привык”.
“Тебе не нужно беспокоиться о том, чтобы поддержать меня - во всяком случае, не с помощью сильвера”, - сказал Пекка. “Я всегда мог это делать. Есть и другие вещи, о которых нам нужно беспокоиться: ладить друг с другом, воспитывать Юто как можно лучше ”.
“Мы также заботимся о одном или двух наших собственных детях”, - добавил Фернао.
“Да, и это тоже”, - согласился Пекка. Фернао поборол смущение. Всю свою жизнь его интерес к детям был в лучшем случае теоретическим. В худшем случае ... У него была одна подруга, которая думала, что забеременела от него. Это было не так; болезнь нарушила ее месячные нормы. То, что он почувствовал тогда, было тревогой, граничащей с паникой. Теперь ... Теперь он улыбнулся, когда Пекка продолжил: “Я провел некоторое время, задаваясь вопросом, как будут выглядеть наши дети. А ты?”
“Теперь, когда ты упомянул об этом, да”, - ответил Фернао и добавил: “Если у нас родится маленькая девочка,
Это взволновало Пекку. Он видел, что многие его комплименты действовали на нее. Отчасти, как он предположил, это было потому, что она была такой упрямо независимой. Остальное произошло из-за фундаментальной разницы между его народом и ее. Среди жителей Лаго, как и среди альгарвейцев, цветистые комплименты были частью небольшой перемены разговора. Никто не воспринимал их слишком серьезно. Куусаманцы мыслили более буквально. Они редко говорили что-то, если не имели это в виду, и они предполагали, что все остальные вели себя так же. Его любезности приобрели здесь вес, силу, которых у них не было бы в Сетубале.
“Ты милая”, - наконец сказала Пекка, и Фернао был уверен, что она говорила искренне. Он также был очень рад, что она говорила серьезно.
“То, что я есть, - сказал он, - это счастье. Я люблю тебя, ты знаешь”.
“Я знаю это”, - согласилась она. “Я тоже тебя люблю. И... ” Она вздохнула и оставила это в покое. Когда Фернао не попросил ее продолжать, она, казалось, почувствовала облегчение.
Он не спрашивал ее, потому что у него уже было хорошее представление о том, чего она не говорила: что-то вроде: И теперь все в порядке. Поскольку Лейно все еще был жив, она была разорвана. Фернао знал это; он едва ли мог не знать этого.
Если бы Лейно была жива, она выбрала бы его, подумал он. Он был знакомым. Он был куусаманом. И он был отцом ее сына, и это многое значило для нее.
Пекка посмотрел на него и отвлек свои мысли от подобных размышлений, что было к лучшему. В противном случае он бы снова вспомнил, что обязан своим счастьем смерти другого человека и презираемым альгарвейцам. Он ненавидел себя всякий раз, когда подобные идеи проносились по лей-линиям его разума, но он едва ли мог прогнать их раз и навсегда. В них было слишком много правды, и поэтому они продолжали возвращаться.
“Мы сделаем все, что в наших силах”, - сказала она. “Я не знаю, что еще мы можем сделать. Если мы будем усердно работать, этого должно быть достаточно”.
“Я надеюсь на это”, - сказал Фернао. “Я тоже так думаю”. О том, как ладить с одним особенным человеком в течение многих лет, он знал немногим больше, чем о воспитании ребенка. Но Пекка хорошо знал обе эти вещи. Пока у меня хороший учитель, подумал Фернао, я могу научиться чему угодно.
Двенадцать
Все регулярные выпуски новостей в Трапани были мертвы. Но альгарвейцы все равно выпустили нечто, что они назвали "Бронированный волк". Напечатанный на маленьких листках дешевой, пахнущей кислятиной бумаги, он продолжал выкрикивать пронзительный вызов всем врагам короля Мезенцио и заявлял, что победа не за горами.
Скорчившись за баррикадой всего в паре сотен ярдов перед королевским дворцом, в окружении лопающихся яиц ункерлантцев, Сидрок был уверен, что единственное, что скрывается за следующим углом, - это рой пехотинцев ункерлантцев и бегемотов. Он сложил свой экземпляр "Бронированного волка" и. сунул его в сумку на поясе.