Карл VII. Жизнь и политика

Контамин Филипп

И, наоборот, ситуация во французском лагере представлялась в очень мрачном свете, хотя бы для того, чтобы подчеркнуть решающую роль Жанны д'Арк: "Король и жители города не имели никакой надежды; скорее, они все считали, что должны сдаться" (показания Гийома Сегена, на реабилитационном процессе). Мартин Беррюйе в своем трактате, написанном по случаю этого процесса, настаивает на том, что несчастье царило не только на границах двух королевств, но почти везде: "Опустевшие города, брошенные дома, невозделанные поля, церкви без священников и служб. Не было ни мира, ни безопасности, везде царил ужас, страх и разбой, и не только в сельской местности, но и в городах, где происходили очень жестокие убийства людей и зверское пролитие христианской крови". Из длинного послания на латыни, адресованного Карлу VII Жаком Желю, тогдашним архиепископом Амбрена (конец мая — начало июня 1429 года), стоит привести следующий отрывок: как только Дофин был лишен наследства, англичане стали "терроризировать тех, кто придерживался партии короля, принцев, дворян и других, до такой степени, что королевская партия была очень ослаблена, поскольку некоторые принцы королевской

крови перешли на сторону англичан. Другие под благовидными предлогами вымогали королевское имущество, лишали короля его доходов и даже сеяли в народе ложные слухи [намек на обвинении Карла в незаконнорожденности?]. Эта язва [эпидемия] распространилась до такой степени, что едва ли можно было найти кого-либо, кто повиновался бы монсеньору королю. Также и вельможи и некоторые принцы, потеряв надежду, покинули монсеньора короля, и удалились в свои владения. Распространился слух, что горожане по закону могут брать все, что захотят. В результате наш терпеливый король настолько обеднел, что едва мог добывать скудную пищу не только для своего двора, но и для себя и королевы. Дело дошло до того, что не было никакой надежды на то, что король сможет вернуть свои владения с помощью своих подданных. Сила врагов и тех, кто ему не подчинялся, постоянно возрастала, а помощь его сторонников умалялась. Король не мог получать доходы из своих владений, а помощь, оказанная его собственным народом, безрассудно растрачивалась. Король был лишен королевской пышности, и у него не было ничего, от чего он мог бы получить облегчение. И все же он терпеливо переносил все, лишенный всякой человеческой помощи и ущемленный жадностью своего собственного народа. Но мы слышали, что его надежда на Бога оставалась твердой, и что он особенно часто обращался к Нему в молитвах и даже продал некоторые из своих оставшихся драгоценностей, чтобы иметь возможность совершать благочестивые дела. Таким образом, во что можно свято верить, милосердный Бог, тронутый до глубины души пламенем его любви, возымел для него и для королевства намерение вернуть мир и восстановить его королевство. Он сделал это из-за благочестия и величия короля, чтобы явить ему милосердие и справедливость" [249] .

249

Contamine 1988. Voir aussi Gelu, 2012.

Последний фразеологизм скрывает диагноз постигших страну несчастий (тот же, что сформулировал Ален Шартье): король, лишенный средств, потерял доверие своего народа, но его спасла помощь Бога, тронутого его набожностью и терпением.

Процитируем отрывок из более реалистичного письма венецианца Панкрацио Джустиниани, написанного из Брюгге своему отцу Марко Джустиниани 10 мая 1429 года, еще до того, как стало известно о снятии осады Орлеана и когда герцог Бургундский как раз находился в Брюгге: "Если англичане возьмут Орлеан, они могут легко стать властелинами Франции и заставить Дофина просить милостыню на хлеб насущный" [250] .

250

Morosini 1898–1902, III, 17.

В реестре города Альби, есть счет закрытый после снятия осады Орлеана, где по этому поводу говорится: "Осада была настолько ожесточенной, что ни воины, ни жители города, ни король, со всей его мощью, не могли снять ее. А те, кто находился в городе, готовились сдаться на милость англичан".

Жан Дюпюи придерживается того же мнения: "Город Орлеан был осажден врагами королевства. Длительность осады довела жителей до такой крайности, что они могли надеяться только на помощь Бога".

Поэтому Орлеан был главным и решающим призом, и дальновидный Бедфорд надеялся его заполучить, иначе зачем бы он в середине апреля решительно отказался от бургундского посредничества?

Король и снятие осады Орлеана

Мы не будем останавливаться на многократно описанных событиях происходивших с 4 по 8 мая 1429 года и приведших к снятию осады Орлеана. Упомянем лишь редко цитируемую расписку, в которой Орлеанский бастард, "граф де Порсьен и де Мортань [251] , Великий камергер Франции", подтверждает получение 600 турских ливров от буржуа и жителей города Орлеана для выплаты солдатам, служащим в гарнизоне города, и "капитанам, прибывшим из окрестных крепостей" по его приказу, "пока армия, которая пришла с Девой в порт Буше и вернулась в Блуа, не придет в этот город, чтобы снять осаду".

251

Эти два графства еще предстояло отвоевать.

Карл VII, находившийся в Шиноне, мог только с радостью и изумлением узнавать о ходе боевых действий. Курьеры постоянно доставляли ему свежие новости, о чем свидетельствует письмо от 10 мая, составленное, одним из королевских секретарей, и адресованное нескольким добрым городам, и особенно жителям Нарбона. В этом письме Карл напоминает о "постоянном усердии", которое он прилагал, чтобы оказать Орлеану "всю возможную помощь" и выражает надежду, что Бог не допустит, чтобы такой "славный город" и такие "верные жители" погибли или попали под "тираннию" англичан, "древних врагов" королевства. Король подтверждал, что "снова" и дважды за одну неделю "снабдил город Орлеан необходимым продовольствием", на глазах у врагов, которые не смогли этому помешать. А в среду 4 мая - продолжает король -

его войска и люди города взяли сильную бастиду Сен-Лу, в результате штурма, который длился от четырех до пяти часов. Все находившиеся там англичане были убиты, в то время как с французской стороны погибло только двое. Остальные англичане вышли из своих бастид и выстроились в боевой порядок, но отступили, увидев своих противников. Граф Вандомский, потерявший свой замок из-за предательства одного из слуг, сообщил королю, что замок отвоеван. Далее следовала просьба о проведении благодарственных процессий и молебнов. "И как только к нам поступят другие новости, мы всегда будем сообщать вам об этом".

Едва это письмо было закончено, как пришлось добавлять первый постскриптум, где сообщалось о прибытии через час после полуночи (другими словами, 9 мая в час ночи) герольда [252] , который, принес королю сенсационные новости пятницы 6 мая и субботы 7 мая (на самом деле 5 мая, в день Вознесения, было заключено перемирие). В письме содержится следующее пояснение: "Мы не могли в полной мере поверить в свершение столь добродетельных деяний и чудесных подвигов, о которых нам сообщил упомянутый герольд, а также новостям о Деве [без уточнения, поскольку предполагается, что адресаты уже об этом знают], которая всегда лично присутствовала при свершении всего этого".

252

Возможно это был герольд Гиени, чье присутствие рядом с Жанной д'Арк упоминается в нескольких источниках.

Во втором постскриптуме говорится, что все сообщенное герольдом подтверждено в письме, которое привезли два дворянина от сеньора де Гокура.

В третьем постскриптуме сообщается, что вчера вечером (то есть вечером 9 мая) пришло известие о поражении англичан, удерживавших Турель (7 мая), и об уходе англичан (8 мая), "столь поспешном, что они оставили свои бомбарды". Но это уже было преувеличением, потому что, англичане в порядке, с развернутыми знаменами и частью своей артиллерии отступили в Мен-сюр-Луар, а другие отправились в Жаржо и Божанси [253] .

253

Quicherat 1841–1849, V, 101.

Таким образом, Карл VII, находившийся тогда в Шиноне, узнал, что осада снята, почти сразу после произошедших событий. Даже если это не привело к "полному замешательству" англичан (небольшое сожаление: не следовало ли их преследовать, вопреки приказу Жанны д'Арк?), это, по крайней мере, привело к "возвышению и возвеличению" короля и его деяний [254] .

Из-за вполне понятной усталости после столь напряженных дней, военные действия пришлось прервать, хотя Бедфорд и опасался, что "некоторые из тех, кто находился в Париже, из-за этого поражения будут склонны подчиниться королю и поднять против англичан простой народ". Однако, как показывает грамота о помиловании, которую он даровал в мае 1429 года 36 бургундским капитанам, сражавшимся против англичан в Шампани на протяжении пятнадцати лет, он все еще надеялся на умиротворение всей этой области после перемирия, заключенного в то же время при посредничестве кардинала Барского [255] .

254

Ordonnances des rois de France, XIII, 144–145.

255

AN, JJ 174, №№ 299 и 305, цитируемые Schnerb, 1984.

13 мая Жанна снова увидела короля, который ехал в Тур и естественно с "большим почетом ее приняли". В одном из источников упоминаются необычные эмоции проявленные Карлом VII: "Дева, сидя на коне поклонилась ему, склонив непокрытую голову так низко, как только могла. А король приблизившись снял с себя плащ и обнял ее, и, как показалось многим, он поцеловал ее со всей радостью, которую испытывал" [256] . В общем, у него почти получилось продемонстрировать королевский "жест". Далее начались Советы, на которые со всех сторон созывались вельможи. Карл VII назначил герцога Алансонского, на тот момент первого принца крови, своим генерал-лейтенантом в землях "за рекой Луарой" и настаивал, чтобы Жанна находилась рядом с ним. Решение было стратегически обосновано как предпосылка для любых дальнейших начинаний.

256

Smet 1856, III.

Последовательность военных действий, в которых Жанна д'Арк непосредственно принимала участие, была следующей: 12 июня — победоносный штурм города Жаржо; 15 июня — взятие Мен-сюр-Луар; 17 июня — Божанси, а 18 июня — победа в полевом сражении при Пате. Карл VII следил за операциями со стороны. Здесь следует отметить, что в это время его враги представляли Деву как самозванку вставшую во главе королевской армии. Как сказал Жан д'Эстиве, защитник Жанны на приговорившем ее суде: "Она поставила себя во главе армии, иногда насчитывавшей 16.000 человек, включая принцев, баронов и других дворян, которых она заставила служить, назвавшись главным капитаном". На самом деле, особенно начиная с битвы при Пате, Жанна была лишь своего рода членом военного Совета, где она высказывала свое мнение, которое выслушивали из-за ее пророческого дара, поскольку она должна была знать по откровению, что делать и чего не делать. В некоторых рассказах доходили до того, что приписывали ей компетентность в военных вопросах, как в действиях в поле, так и в отношении планов кампании.