Кикимора и ее ёкай
Шрифт:
Кикимора, не будь дура, поклонилась еще ниже: каукегэн был очень даже полезным питомцем и пару приколов из традиционного этикета кикиморе поведал.
Затем Кукико протянула кикиморе чашку с горячей водой для омовения, и кикимора ее приняла двумя руками, как положено.
— Будьте нашим дорогим гостем, — тихо сказала прекрасная Ёрогумо, оказавшись впереди кицунэ и поклонившись кикиморе тоже. Правда, ее глаза, похожие на переспевший боярышник, были холодны.
«Мда, — подумала кикимора, — с такой надо держать ухо востро». И тоже очень вежливо поклонилась, несмотря на то, что она забыла
Так и оказалось.
В чайном глиняном домике было прохладно и тесно. Девицы сразу же расселись в строгом порядке, подвернули ноги под попы под каким-то немыслимым углом. Зазвучала заунывная музыка. И началось великое занудство.
Видимо, девица-красавица Ёрогумо решила задавить неотесанную кикимору манерами, показать ей ее место и ее чужеродность в этом насквозь пропитанном традициями и благовониями местечке. Но кикимора была мудрая и в такие игры не играла. Ей это было скучно и лень. А еще после вчерашнего ныла голова. Ей бы чаю травяного на меду, калач с маком, брусничной водицы, воздуха свежего с тинным ароматом родных болот, родное крылечко и считать круги на воде, а не вот это вот все.
С интересом досмотрев, как Кукико размешивает плавными движениями зеленую жижу (которая цветом была похожа на родную сердцу болотную ряску), кикимора плюнула в свою чашку надоевшей кожурой и спросила:
— А когда Мусик придет?
Ёрогумо одарила кикимору ледяной улыбкой. Красные губы сложились в тонкую линию.
— Кто? — тихо переспросила она.
— Ну, жених мой, Мусик? Как там его… Омо-муси? Омно-нуси? Мусечка, в общем, — с удовольствием повторила кикимора, наблюдая, как перекосило красавицу Ёрогумо. У той от возмущения из ладони дернулась слабо блеснувшая полоска паутины. Но она быстро взяла себя в руки. Она все же была женщина опытная, не такая, как сестрицы Чикако и Кукико с их ярким и жарким лисьим огнем.
— Великий наш господин Омононуси Рё Микосама, великий бог священной горы Камияма, великий бог порядка этих земель, вели…
— Так где? — перебила кикимора, с шумом прихлебывая из крошечной чайной чашечки. Она могла бы делать это изысканно и красиво, но не хотела. — Он жениться на мне давеча обещал, а потом учесал куда-то.
— Боги не женятся, — спокойно сказала на это Ёрогумо.
— А это как нам без брака деток рожать? — озадачилась кикимора, выхлебывая чай маття до дна одним глотком и капая себе на язык последние капли из перевёрнутой чашки. — Мы с Мусиком после свадебки сразу и приступим. Хорошие детки будут. От папочки ум возьмут, от меня — красоту природную. Мы с Мусиком же…
— С господином Омононуси, — так же спокойно поправила Ёрогумо.
— Ну да, я так и говорю. Мы с господином Мусиком…
У Ёрогумо дернулся и покрылся белесой пленкой глаз. Чикако испуганно посмотрела на нее, а Кукико неожиданно улыбнулась, правда, едва заметно, и тут же попыталась свою улыбку скрыть.
— Расскажите о себе, госпожа…? — спросила с подозрительно нежной улыбкой прекрасная Ёрогумо.
— Я то? Я Марьяна, так меня и зови. Кикимора я, из Благовещенска.
Второй глаз прекрасной Ёрогумо покрылся белой пленкой. Неестественно искривились красные губы — под ними будто что-то вспухло и стало расти.
— Я — его возлюбленная, — еще спокойнее и нежнее ответила Ёрогумо.
Кикимора вздохнула, подперев щеку рукой (чего ей стоил этот акробатический трюк, когда приходилось сидеть с подогнутыми ногами над маленьким столиком), с грустью и сочувствием посмотрела на прекрасную Ёрогумо.
— Так и знала, что Мусик — кобель. Теперь уж точно за него не пойду, — сказала она и потянулась к Ёрогумо, чтобы успокаивающе погладить ее по гладким черным волосам. Правда, немного не рассчитала, и чайный столик со всей церемонией оказался опрокинут.
Ёрогумо же такой характеристики о своем обожаемом Омононуси стерпеть уже не могла.
Прекрасная черноволосая женщина обернулась в огромную паучиху с красивой женской головой. Изо рта выперли вперед клыки, царапая кожу у губ. Испуганные лисицы вжались в стенки чайного домика. Видимо, Ёрогумо нечасто выходила из себя.
Но кикимора не испугалась. Еще чего! Она все ж таки нечисть, а не барышня кисейная. Кто русалью ночь пережил, тому вообще мало что страшно. А кикимора пережила их несколько сотен.
— Какая ты красавица! — искренне восхитилась кикимора, любовно оглядывая паучиху с головы до ног. — И как Мусик-кобель мог посмотреть еще на кого-то, кроме тебя? Ты роскошная женщина в обеих ипостасях. До чего ж мужики бестолковые…
Паучиха немного опешила.
— Считают, что если они боги, то можно что угодно делать, и верность не блюсти! Милая ж ты моя, — качнула головой кикимора, — как же ты терпишь-то!
В голосе ее было столько искреннего участия, что Ёрогумо смутилась. Обернулась снова в женщину, гордо подняла на кикимору красивую голову.
— Если таково счастье моего возлюбленного… — начала было Ёрогумо, но кикимора ее перебила.
— Милая, а наше-то женское счастье где, а? Что ж о нас-то никто не думает? Что это за любовь такая, когда один себя в жертву приносит, а другой эту жертву берет без благодарности? Ты вон какая красавица, умница, верная, сколько уж веков тут сиживаешь, все его ждешь-пождешь с гулянки очередной, а он ради тебя кой-чего в штанах задержать не может. И лисам твоим, думаешь, сладко приходится?
— Кощунство!
— Молчи! Мы счастливы быть с великим господином!
— Он великое божество!
— А что, раз великое божество, значит, все можно, что ли? — прищурившись, недобро спросила кикимора. — У меня вот тоже по молодости был один, тоже змей, Великий Золотой Полоз. Тоже бог, как ваш…
И кикимора, завоевав аудиторию, в красках рассказала о своем неудачном романе. И, пока рассказывала, достала откуда-то бутыль из своих закромов и разлила по чашечкам с чаем маття. «Может, не мешать свой абсент с неизвестными ингредиентами?» — мелькнула на миг здравая мысль. Мелькнула и исчезла. Где наша не пропадала?