Книжные люди
Шрифт:
Он мрачно смотрит на меня.
— Если он не приедет, это катастрофа. Можно сразу всё отменять.
Мне не стоит улыбаться — это только разозлит его ещё больше, но я не могу удержаться. Он такой злой, такой драматичный, и это чертовски мило.
— Да, — мрачно говорит он. — Смеяться над крахом моего книжного магазина — это, конечно, очень смешно.
Меня вдруг охватывает странное желание коснуться его лба, разгладить нахмуренные линии, и оно настолько сильное, что пальцы зудят. Я сжимаю руку в кулак, но улыбаться не перестаю.
— Я
Его мрачный взгляд превращается в полноценную гримасу.
— Ты не понимаешь. Этот магазин…
— Твоя жизнь, твоя история, твоё наследие. Да, я помню.
— Тогда ты понимаешь, почему это катастрофа. И это затронет и тебя тоже.
К сожалению, он прав.
Джеймс Уайатт действительно был бы отличной приманкой для публики и придал бы фестивалю тот уровень значимости, который нам нужен. Как бы мне ни было неприятно это признавать, но известное имя необходимо, особенно если ты не в крупном городе.
Но тут меня осеняет, и мысль эта настолько хороша, что я сама собой восхищаюсь — а такого со мной не случалось уже очень давно.
Я ушла из издательского дела, но у меня всё ещё остались связи. И пусть я не работала с самыми большими именами, но одно у меня всё же было.
Лиза Андервуд.
Она написала Цвета — сенсационный роман, который попал в самое сердце книжного мира: он привлёк читателей сразу из нескольких жанров. Его обожали и те, кто читает основную художественную литературу, и поклонники интеллектуальной прозы, и любители романтики.
Книга стала самой крупной новинкой года, возглавила всевозможные списки бестселлеров и собрала восторженные отзывы. По ней сняли фильм, который тоже оказался хитом.
Короче, она огромное имя.
И мы с ней до сих пор иногда переписываемся.
И вот теперь мне интересно, а не захочет ли она приехать в этот крошечный Уичтри, на наш фестиваль.
Может, не захочет.
А может, и захочет.
Я поднимаю руку.
— Стоп. Подожди. Не двигайся.
Себастиан смотрит на меня тем самым взглядом, как Стальной взгляд из Образцового самца.
— Что?
— У меня может быть идея, — говорю я и улыбаюсь. — Предполагаю, ты слышал о Лизе Андервуд?
Глава 6
Ты так прекрасна. Знаю, звучит как клише, но ты буквально перехватываешь у меня дыхание. Х.
Себастиан
Разумеется, я слышал о Лизе Андервуд. Я читал Цвета. Кто в мире его не читал? Это был ошеломляющий успех и одна из самых продаваемых книг в моем магазине. И, хотя сначала я был скептически настроен, когда только взял её в руки, в итоге оказалось, что книга вовсе не так плоха.
Но я понятия не имею, какое отношение
Фестивалю, который обречён на провал из-за грёбаного Джеймса Уайатта.
Я не поверил, когда его пиарщица позвонила мне утром с этой новостью. Был с ней, мягко говоря, не особо вежлив. А когда сам Уайатт только что позвонил, чтобы лично извиниться, мне пришлось буквально прикусывать язык, чтобы не сказать ему, что он только что засрал мой фестиваль к чёртовой матери.
Да, я пнул корзину.
Нет, я не должен был этого делать.
И мне было крайне неприятно, что мисс Кейт Джонс, вся такая бодрая и хорошенькая, застала меня в разгар истерики, достойной двухлетнего ребёнка.
Блэквуды — мужчины, которые держат себя под контролем. Мы держим эмоции под замком, и это предмет гордости. Нет ничего более унизительного, чем потерять контроль над собой, так что у каждого из нас есть способы справляться с этим по-своему.
Мой прадед терялся в книгах — так же, как я. Мой дед зависал в букмекерских конторах. Мой отец ушёл в бутылку.
У всех нас есть слабости, и моя — время от времени давать волю эмоциям. В уединении. Дома. Или в магазине. Когда в нём никого нет. Уединение — ключевое слово.
А теперь мисс Джонс стоит по другую сторону стойки, выглядя так, будто только что выиграла в лотерею. Будто моя вспышка гнева была не важнее полетевшей по ветру салфетки.
И чёрт меня побери, но ей это идёт.
На ней (я не могу не заметить, потому что всегда замечаю) ярко-синее платье с оборками и рюшами, которое едва прикрывает колени, и глупые маленькие босоножки на каблуках, которые, тем не менее, невероятно чертовски сексуальны. Волосы снова распущены, и я жалею об этом, потому что они идеально подходят, чтобы собрать их в кулак.
Она сверкает.
И я её хочу.
Я ужасаюсь сам себе. Так же, как ужаснулся в первый раз, когда увидел её полгода назад, когда она наклонилась, чтобы заглянуть в окно магазина, который вскоре стал её.
На ней тогда было жёлтое платье, облегающее фигуру. Волосы тоже были распущены.
И я потерял голову.
Будто человеческое воплощение солнечного луча вошло в мою тёмную вселенную.
— Да, — говорю я резко.
Я всегда с ней резок. Теперь понимаю почему. Просто не могу иначе. Я никогда не хотел женщину так, как хочу её, и даже сейчас, на фоне полного крушения моего фестиваля, всё, о чём я думаю, — это насколько сильно мне хочется её поцеловать.
— Конечно, я слышал о Лизе Андервуд.
— Ну, — важно говорит мисс Джонс, — так случилось, что я её довольно хорошо знаю. Мы работали вместе, когда я была в издательстве. Подружились, и я до сих пор иногда пишу ей.
Она сверкает так же, как вчера в пабе.
— Я могу спросить её, не хочет ли она приехать на Весь мир — страница в качестве хедлайнера. Что скажешь?
Я думаю, что это нелепо.
Безумно.
Но…
Это хорошо.
Нет.
Это чертовски гениально.