Когда была война

Арно Александра

Лиза внимательно оглядывала местность через узкое окно-бойницу, мысленно составляя свои планы обороны и пути отхода.

– А я вот предпочитаю пулями их бить, - сказала она, когда Елесин умолк.

– Так не всегда патроны есть, - просто ответил тот.

Слева раскинулось безбрежное Ладожское озеро, кое-где уже покрытое едва заметной, тонюсенькой корочкой льда, справа виднелся ещё один остров - длинный, поросший невысокими деревцами и редким подлеском. А за ним тянулся берег Шлиссельбурга. Разрушенные здания взирали на неспокойные воды озера пустыми глазницами окон,

опалённые огнём чёрные стены грозили вот-вот рассыпаться в пыль. Земля была покрыта толстым слоем серого пепла, а на воде сохранились ещё жалкие остатки пирсов и причалов.

– Тут, в этой крепости, ещё Пётр Первый сражения вёл, - продолжил Витя.
– С этими, как их... со шведами. Раз он сумел неприятелю накостылять, так и мы сумеем.

Весь остров был буквально завален битым кирпичом, искорёженным металлом, остатками стен. В центре крепости стояло двухэтажное серое здание с узкими зарешёченными окнами - бывшая императорская тюрьма для государственных преступников. Лиза знала: именно тут сидели декабристы, именно тут расстреляли старшего брата Ленина, и именно тут находится стратегически важная точка подступа к Ленинграду. Сдать крепость было равносильно тому, чтобы подарить нацистам и Ленинград, ведь чуть севернее пролегала по льду дорога жизни. А на колокольне Иоанновского собора гордо реял красный советский флаг. Елесин рассказал, что немцы без конца яростно лупят по собору, пытаясь сбить ненавистный стяг, и гордо вскинул голову:

– Но ничего у них не получится! Упадёт тут, так в другом месте повесим. Не бывать Орешку фашистским!

Настроение местных бойцов поражало. Даже несмотря на каждодневные обстрелы, на тяжёлую физическую работу, на нависшую над каждым из них угрозу неизбежной смерти, они сохраняли весёлость и бодрость духа - даже выпускали нечто вроде своего журнала под названием "Окопный Орешек". Он представлял собой обычный школьный альбом для рисования - белые плотные листы бумаги, склеенные в картонный переплёт. Писали журнал всем гарнизоном, а ответственным за иллюстрации был назначен ефрейтор Степан Левченко, который от природы обладал талантом к рисованию.

Однажды Лиза из любопытства заглянула в этот самопальный журнал. Белые страницы были испещрены мелким почерком, повествующим о самоотверженной обороне крепости, восхвалялась смелость её защитников. Некоторые листы были заняты иллюстрациями: зарисовками пейзажей Орешка и портретами бойцов. Левченко работал над "Окопным Орешком" по ночам, при скудном свете коптилки. А вскоре на страничках появился и Лизин портрет. При взгляде на него она не смогла сдержать улыбки - в нарисованных глазах пляшут озорные искорки, уголки губ чуть приподняты, пилотка с красной звездой кокетливо сдвинута набок, а на плече лежит толстая коса. "Старший лейтенант Фабиш Е., - гласила аккуратная подпись внизу.
– Самый очаровательный защитник".

Для связи с большой землёй использовалась переправа на правый берег. Она постоянно обстреливалась, но всё же в Орешек умудрялись поставлять продовольствие и оружие. Еды хватало не всегда, и новой партии иногда приходилось дожидаться сутками. Варили нехитрые похлёбки из лебеды, крапивы и корешков, делали каши из собственноручно выращенных зерна и пшеницы - у одной из башен бойцы разбили нечто вроде небольшого огородика, где росли кабачки, репка и несколько кустов картошки. Урожай был небогатым, даже скудным, но именно эти овощи и спасали в дни, когда переправить еду не получалось.

Гарнизон крепости понемногу готовился к операции "Искра" - прорыву блокады Ленинграда. Командование осаждённого Орешка решило, что

бойцам необходим отдых. Те приняли идею на "ура" и резво подыскали подходящую для этого комнату на втором этаже четвёртого корпуса. Началась весёлая кутерьма. В комнату принесли несколько коек, натащили самоструганых табуреток и уцелевших стульев. Ухитрились даже привезти с правого берега шахматы и шашки - всё, что раздобыли в одном из сёл. Нашлись и десятка два книг - порядком истрёпанных, с кое-где отсутствующими страницами, да парочка старых, ещё довоенных газет.

Комнату отдыха гарнизонные шутники прозвали "курортом Орешек". Отдыхающие, или "курортники", менялись каждые пять дней, но Лиза предпочитала отказываться от отдыха в пользу кого-нибудь другого. Она сутками находилась на своих позициях, просматривая местность. Немцы подходить близко не решались, но обстреливали мощно - так, что над Орешком поднималось красное облако из кирпичной крошки. Дышать становилось невозможно. Из-за тучи не было видно стен, а грохот стоял такой, что порой Лиза попросту глохла.

Однажды немцы держали крепость под ураганным артиллерийским огнём почти шесть часов. Лиза лежала на своей позиции, закрыв голову руками и не смея даже высунуться. Где-то рядом огрызался из винтовки Промахновский. До ушей доносились его матерные выкрики с пожеланиями "всех благ" врагу, щёлкали безостановочно выстрелы, били по крепостным стенам мины и снаряды. Разглядеть хоть что-то было невозможно.

Между двумя разрывами снарядов Лиза отползла назад и, вскочив на ноги и отдав приказ напарнику, устремилась вниз, во двор. Оставаться на позиции было бы безумством. Сзади тяжело дышал Промахновский. Они вывалились во двор и рухнули в одну из траншей. Лиза надвинула пилотку на глаза и скомандовала:

– За мной, старшина!

Пробираться по траншее было трудно: то и дело приходилось останавливаться и вжиматься в мёрзлую землю из-за очередного взрыва. Пыль из кирпичной крошки забивалась в ноздри и глаза, и Лиза безостановочно кашляла. Нужно было добраться до подвала тюрьмы, где отбывали свои сроки знаменитые декабристы - туда фашистские снаряды не долетали.

Пыль стояла стеной, отчего взрывные волны делались зримыми. Они двигались отвесно, переворачивая ящики с боеприпасами, опрокидывая людей, и бились о прочные крепостные стены, заставляя тех содрогаться. Выглядело это настолько жутко, что Лиза чуть было не закричала во всё горло, когда увидела, как одна из волн идёт прямо на неё. Мгновение - и она пронеслась совсем рядом, прошлась по деревьям, врезалась в стену и рассыпалась.

До следующего взрыва оставалось ровно сорок секунд. Лиза ринулась к тюрьме, ничего не видя перед собой от страха. Сердце, казалось, перестало биться. За всю войну она ни разу не пугалась так, как испугалась сейчас - будто не взрывная волна прошла над траншеей, а спикировал вражеский бомбардировщик.

Вот уж действительно, к войне не привыкнешь. А страх... страх есть у всех - даже у самых смелых, потому что одно не может существовать без другого.

Небо сотрясалось и гудело. Почему-то заныла почти уже заросшая рана, запульсировала нестерпимой болью, отдаваясь в виски. Глаза застилала пелена тумана. Лиза крепко сцепила зубы и почти что прыжками бежала в сторону тюрьмы - ещё немного, ещё чуть-чуть... И тут сверху раздался оглушительный свист. Она не успела ничего сообразить, только сзади заорал "Ложись!" Промахновский, а в следующее мгновение на неё обрушилось что-то тяжёлое и она полетела на землю. Бабахнул взрыв и взвился вверх бурлящим огненным столбом.