Когда мы встретимся вновь
Шрифт:
«О, черт!» – мысленно простонал Альберт и, схватив подушку, зарылся в нее лицом. Но предательница-подушка тоже пахла ею. Тем самым тонким, почти неуловимым женским ароматом, присущим ей одной.
«Дьявол побери всё на свете!!! Я не буду думать об этом сейчас, иначе сойду с ума. Я подумаю об этом потом. Не здесь. И не сейчас. Потом».
Отшвырнув подушку, он поднялся и устало направился к двери. Что-то скрипнуло у него под ногой. Остановившись, Альберт нагнулся и, пошарив рукой по полу, поднял предмет. Это оказалась шпилька. Длинная, тонкая женская шпилька для волос. С минуту он смотрел на нее отсутствующим взглядом, как на некую диковину. О чем он думал в эту минуту? Что чувствовал? Никто этого не знал. Не знал и сам Альберт, тупо уставившийся отсутствующим взглядом на погнутую шпильку. А затем сунул ее в карман и почти бегом вышел из комнаты.
В доме было тихо и темно. И пусто. Увешанные картинами и полускрытые бархатной драпировкой стражи-стены вытянулись по струнке. На высоких резных потолках танцевали ночные тени. Сонно плыло по коридорам мерное тиканье часов. Альберт начал спускаться на первый этаж. Его шаги звонким эхом летели по дому, разрывая сонное забытье. Тишина удивленно расступалась, а затем смыкалась за его спиной, провожая возмущенным молчанием. Потревоженные непривычным шумом,
Миновав последнюю ступеньку лестницы, он ступил на мраморный пол просторного холла. Эхо его шагов усилилось и заметалось по залу, гулко отражаясь от стен. Альберт замер на секунду, прислушиваясь, а затем продолжил путь. Но тут дверь, ведущая в малую гостиную, открылась и в холл вышла...
– Элиза? – словно внезапно наткнувшись на невидимую стену, Альберт замер на месте, изумленно глядя на стоящую в дверях девушку. На ней были те же меховые шляпка и пальто, что и утром, и, судя по всему, она только что приехала или, наоборот, собиралась покинуть дом.
Довольная произведенным эффектом, Элиза с трудом подавила торжествующую улыбку и подошла ближе.
– Добрый вечер, дядюшка, – выдержав эффектную паузу, она чуть наклонила голову вбок и неторопливо смерила его задумчивым, пожалуй, даже слишком задумчивым и серьезным взглядом, после чего добавила. – Или, скорее, доброй ночи.
– Что вы здесь делаете? – только и смог вымолвить все еще не пришедший в себя Альберт.
– Ну, – Элиза мастерски изобразила на лице легкое замешательство “неожиданным” вопросом. – Вообще-то вы сами разрешили мне, Нилу и маме посещать Лэйквуд, когда мы захотим. По крайней мере, так утверждала бабушка Элрой. Неужели не помните? Правда, это было так давно. Мы были еще детьми. В те времена мы часто посещали Лэйквуд всей семьей, как и О’Коннелы. Я полагала, что разрешение остается в силе. Я и теперь часто здесь бываю. Дело в том, что в последнее время я слишком устаю от суеты и шума городской жизни. Особенно после смерти Нила. Мы практически нигде не бываем, а дома мама только и делает, что плачет да постоянно вспоминает о Ниле. Я знаю, что так нельзя говорить, но иногда она просто невыносима. Бабушка уже стара, к тому же, она быстро устает. У подруг свои дела. Вот я и приезжаю сюда, чтобы немного побыть одной, отдохнуть, подумать, просто посидеть в тишине или погулять по парку. Здесь так тихо и спокойно, что кажется, будто попадаешь в другой мир. Волшебный мир, где всё всегда хорошо. Где не может быть иначе.
– Понимаю. Простите, что помешал.
Альберт безразлично повел плечом и отвернулся, явно собираясь продолжить путь. Но Элиза не намеревалась отпускать свою жертву так быстро. Сегодня он унизил ее и должен был заплатить за это. Здесь и сейчас. Немедленно! Красивые карие глаза сверкнули нескрываемой злостью и хищно сощурились, а губы чуть изогнулись в улыбке усталого снисхождения.
– О, вы вовсе мне не мешаете. В конце концов, меня побеспокоили до вас.
Альберт замер, но не обернулся, ожидая продолжения. Впрочем, на этот раз Элиза не заставила его ждать.
– Как вы думаете, кого я встретила здесь, когда приехала несколько часов назад? – она сделала эффектную паузу. – Шанталь! – объявила девушка секунду спустя, сверля затылок Альберта осуждающим взглядом, полным обжигающей злости и ледяной ненависти, и жалея, что не видит его лица в эту секунду. – Ту самую актрису, о которой мы так долго говорили не далее, как сегодня утром! Подумать только, какое совпадение! Я была так ошеломлена, что поначалу даже несколько растерялась. А она вела себя так уверенно и заносчиво, я бы даже сказала, нагло, – Элиза снова сделала паузу и вкрадчиво добавила. – Словно хозяйка. И я вот о чем подумала:она бы не осмелилась явиться сюда и вести себя подобным образом, если бы… у нее не было разрешения этого самого хозяина, то есть… вашего разрешения? А тем более стала бы она грубить гостящей здесь леди, которая, к тому же, приходится родственницей хозяину дома? – закончила она, подчеркнуто обращаясь к стоящему перед ней мужчине на “вы” и старательно выделив слово “вашего”.
Ее слова не оставляли ему путей для отступления. Но Альберт не собирался отступать.
– Ты права, это я привез ее сюда.
Несколько ошеломленная столь откровенным признанием и его поведением без единого признака нервозности или смущения, Элиза постаралась придать своему лицу выражение шока и гневного возмущения.
– Я знала, – прошептала она дрожащим, исполненным трагизма голосом, словно речь шла не о банальной любовной интрижке аристократа с театральной актрисой, а, по меньшей мере, о конце света. – Господи, как вы могли?!! И это после того, как вы прочли те газеты, что я дала вам утром?!! Вы с ума сошли? Она же… Она же… Ничтожество! Гулящая девица, выжимающая деньги из своих глупых богатых поклонников! И вы знали это, когда привезли ее сюда. В этот дом. Дом, который принадлежит вашей семье уже несколько поколений! Господи, я уверена, что ни один из предыдущих глав рода не допускал такого позора. Под эту сень входили лишь достойные уважения леди, пока вы не начали приводить сюда безродных нищих вульгарных выскочек! Сначала Кенди, затем ее подружка Анни, но ту хоть удочерила приличная семья, а теперь эта Шанталь! Кто будет следующей? Какая-нибудь гулящая девица, предлагающая свои услуги морякам в портовых кабаках? Так, может, сразу превратить Лэйквуд в бордель?!!
– Элиза! – в голосе Альберта явственно прозвучало предупреждение и пока еще едва заметная тень пробуждающегося гнева.
Но Элиза не обратила на это внимания. Собственные слова подстегнули утихшую было ярость, и наигранный гнев перерос в настоящий. Не замечая ничего вокруг, она захлебывалась злобой и ненавистью.
– Господи, вы ведь всё знаете о ее прошлом! – прошипела она, выплевывая слова, словно отравленные стрелы. – Вы знаете, кем она была во Франции. Сколько любовников у нее было и как она выжимала из них деньги и драгоценности в надежде, что какой-нибудь богатый и старый дурачок с родовитой фамилией женится на ней, сделав ее уважаемой леди. Но я никак не думала, что среди этих глупцов, позарившихся на ее потрепанные прелести, окажетесь вы. Вы же глава нашей семьи! Если кто-то узнает о том, что эта женщина была здесь, разгорится скандал. Все газеты только и будут делать, что писать об этом. Однако позор падет не только на вас, но на всех нас. И какой позор! Пострадаем мы все. Я понимаю, что вам все равно, что будет со мной и мамой – вы всегда относились к нам со снисходительным терпением. Но бабушка! Вы подумали о ней? Как она переживет этот ужасный скандал? В ее-то возрасте! И, зная все это, вы на центральной улице, на глазах у всех усаживаете ее в свою машину и привозите не куда-нибудь, а сюда, в загородное родовое поместье. Да это же все равно, что самому дать объявление на первой странице «Чикаго ньюз»! И теперь каждый, – Элиза повысила голос, подчеркивая значимость своих слов, – каждый в Чикаго – начиная от глав уважаемых семейств и заканчивая последним оборванцем – будет шептаться о нас, тыкать в нас пальцем и смеяться у нас за спиной, мешая наши имена с именем этой парижской шлюхи! Если вы хотели унизить нас, то вы своего добились. Вряд ли можно придумать большее оскорбление, больший позор. Надеюсь, вы довольны? – последние слова были произнесены горьким свистящим шепотом, в котором явственно слышались слезы. Слезы боли, унижения и бессильной ярости.
Но на Альберта этот исполненный драматизма монолог, казалось, не произвел впечатления. Еще раз смерив девушку невозмутимым взглядом, он вскинул голову, отчего подбородок упрямо выпятился вперед, придав его лицу холодно-надменное, почти высокомерное выражение.
– Во-первых, мисс Лэганн, я бы советовал вам сменить тон, – произнес он с каким-то почти неестественным спокойствием и равнодушием, отчего его слова прозвучали резко, холодно и жестоко, словно свист кнута в тишине, располосовав ее на ошметки. – Как я говорил вам сегодня утром, я не люблю, когда кто-то вмешивается в мои дела и мои решения. Даже если это кто-то из родственников и им движут самые лучшие побуждения. Как вы верно заметили, я – глава семьи. И я не потерплю, чтобы кто-то в моем же собственном доме указывал мне, что и как делать! Я всегда действовал и буду действовать так, как сочту нужным. И только я буду решать, кто имеет право находиться под крышей моего дома и под покровительством моей фамилии. И никак иначе. Если мне когда-нибудь потребуется ваш совет, я сообщу вам об этом. В противном случае я буду вынужден пересмотреть данное вам разрешение посещать Лэйквуд. Во-вторых, – продолжил он тем же не терпящим возражений тоном, – никакого скандала не будет! Да, Шанталь была здесь сегодня. Да, ее привез сюда я. Но и только. Мне плевать, кто и что были в ее прошлом. Оно меня не касается, как, впрочем, и она сама. Между мной и этой женщиной ничего нет. Вряд ли она когда-нибудь еще появится в этом доме. А если кто-то и начнет строить какие-то догадки, то скоро все слухи улягутся сами собой, не получив должного подтверждения. Таким образом, ни честь семьи Эндри, ни честь семьи Лэганнов не пострадает. Что же касается тетушки, то тут, пожалуй, вы правы – ей будет крайне неприятно услышать об этом… – Альберт замялся на секунду, подбирая слово, – …инциденте, – наконец продолжил он. – Но тетушка достаточно сильная и волевая женщина и, уверен, достойно перенесет те несколько неприятных моментов и вопросов, которые могут возникнуть. ЕСЛИ – старательно подчеркнул он, – они возникнут, разумеется. Потому как я не уверен, что хоть одна уважаемая газета решится опубликовать что-нибудь касающееся нашей семьи, не удостоверившись в подлинности фактов. Им не нужны неприятности. К тому же, их репутация сильно пострадает, если глава семьи Эндри обвинит их в клевете. Нет, они будут искать подтверждения, а когда не найдут его, то предпочтут замять дело, решив, что ошиблись. Бульварные же издания моя уважаемая тетушка игнорирует. Как и все почтенные жители Чикаго. Таким образом, тетушка попросту ничего не узнает, если только кто-то… – он снова сделал паузу и внимательно посмотрел на нее, – …не расскажет ей.
– Разумеется, я ничего не скажу! – Элиза не стала делать вид, что не поняла столь откровенного и прямого намека на собственное беспардонное вмешательство, но предпочла не заострять на этом внимания и не разыгрывать оскобленную в лучшем порыве невинность, интуитивно чувствуя, что сейчас не время и не место для такого спектакля. – Я вовсе не хочу расстраивать бабушку. Ей и без того хватает неприятностей. Взять хотя бы эту историю с Нилом.
Альберт удовлетворенно кивнул.
– Очень на это надеюсь. И советую – СОВЕТУЮ! – снова подчеркнул он, не оставляя сомнений в истинном смысле своего совета и того, что может последовать в случае его игнорирования, – не затевать никаких игр и интриг за моей спиной. Я всегда могу узнать, кто и что рассказал моей дорогой тетушке. А теперь прошу меня простить, но я хотел бы побыть один.