Когда погаснут все огни
Шрифт:
В воздухе над Шэньфэном витало давящее ощущение мрачной обреченности. Люди копошились на пепелищах некогда оживленных кварталов, до сих пор разбирая груды обгорелых обломков и пытаясь вновь отстроить свои дома. Но счастливцев, у которых на это оставались средства, было до печального мало. Гораздо больше жителей Шэньфэна той ночью лишились всего. Кто-то еще хранил надежду на то, что дела удастся поправить, кто-то вовсе утратил волю к жизни. Некоторые погорельцы покидали столицу, надеясь попытать счастья у родни в провинциях. Другие же пытались исправить свое положение, продавая детей. Как издавна повелось после больших бедствий,
Даже Серебряная улица притихла и утратила часть своего благопристойного лоска. У лавок антикваров толпились поникшие люди, надеющиеся выручить хоть немного звонкой монеты, продавая чудом уцелевшие в пожаре ценности.
Площадь Небесного Мира вновь была пуста – как будто и не было никогда ужаса пожара. Она и правда служила границей между двумя мирами. По другую сторону от нее никто не задыхался от дыма, не смотрел с ужасом, как рассыпается ворохом искр наживаемое годами имущество, не глох от пронзительных воплей попавших в огненную ловушку людей, не оттаскивал от рушащихся домов обезумевших родичей. Подобным же рубежом была и граница с Милинем. Линь Яолян запретил себе думать об этом мрачном сходстве, пока копыта Белоногого цокали по известняковым плитам площади. Как и о том, почему вопреки предупреждениям Нина Инъюя дворец так и не сказал ни слова по поводу того, что по его приказу в ночь пожара запретная для простонародья площадь была заполнена черным людом.
На сей раз повод для аудиенции был слишком важным, чтобы использовать зал Успокоения Разума. Облаченный в парадные одежды и венец о двенадцати нитях государь Сянсин восседал на троне в зале Утверждения Порядка. С тронного возвышения было незаметно усталое блеклое лицо государя – правитель Данцзе выглядел в этот день поистине торжественно и величественно.
– …оный народ земли Милинь, в ослеплении своем обвиняя державу Данцзе в бедствиях, что вызваны их собственным нечестием, презрел законы и нарушил священные клятвы о мире, данные перед ликом Небес. Вторгшись в наши земли, нечестивые злодеи умертвили наших слуг и подвергли разорению и огню селения, - хорошо поставленный голос Ши Куанлина разносился по всему залу, достигая даже самых дальних уголков, - а посему мы нашей волей повелеваем генералу Линю Яоляну очистить пределы наших земель от милиньских разбойников и привести землю Милиня к повиновению и миру…
Парадный церемониальный доспех давил на плечи. Линь Яолян, почтительно склонив голову, слушал и не слышал эту торжественную речь – приказ, вручавший ему командование войсками Северного предела Данцзе. Подробности ему сообщат через военное ведомство, а перед ликом государя в зале Утверждения Порядка нет места низменным вещам вроде запасов фуража, провизии и численности запасных лошадей.
– Слуга благодарен за высокую честь поднять знамена великого государя, - Линь Яолян склонился ниже, - кровь и жизнь станут порукой готовности выполнить царственное повеление.
– Выступайте незамедлительно и возвращайтесь победоносными, - после звучного голоса советника Ши голос государя Сянсина звучал почти невнятно.
– Слуга с почтением повинуется государю!
Тяжелая печать из темной бронзы – знак полномочий командующего во время войны, - знакомо и привычно легла в руки Линя Яоляна. Таким же знакомым был и терпковатый вкус вина
Жизнь Линя Яоляна стремительно возвращалась в привычное русло. Он почти радовался возможности оказаться в родном Северном пределе, вдали от дворцовых стен. Пусть вод дождем и ветром, пусть порой без сна и впроголодь, пусть среди опасностей… но там ему было легче дышать.
– Жаль, что мне не дозволено отправиться с благородным господином, - дева Дин разливала чай, - столица страшит меня.
– Походный лагерь на войне небезопасен для девицы, - Линь Яолян чувствовал себя смущенным ее словами, как безусый мальчишка, - к тому же ваш брат все еще нездоров.
Дева Дин опустила глаза, ее губы чуть заметно дрогнули. Вероятно, она опасалась, что с отбытием покровителя за ее братом сразу явятся стражи. Что же, понять ее было несложно. Пуганая кошка боится собственной тени.
– Вы останетесь под защитой моего имени, - попытался обнадежить ее Линь Яолян, - нет нужды преувеличивать опасность.
Показалось ему, или нежный румянец на щеках девы Дин стал ярче?
– Я опасаюсь за господина генерала, - очень тихо призналась она, - благородный господин, заклинаю вас – будьте осторожны.
Линь Яолян ощутил себя так, словно его огрели булавой между глаз. Чтобы благовоспитанная девица, не стыдясь, сказала такое? Либо она сильно забылась, либо Нин Инъюй прав: дева Дин его напрямую обхаживает, и только он ухитрился не замечать ничего до этого вечера.
Он помедлил, собираясь с мыслями, чтобы придумать достойный ответ. Голова, как назло, была пуста, и ничего кроме «однако, час уже поздний» на ум не приходило.
Именно это Линь Яолян и собирался произнести в попытке хоть как-то спасти лицо девы Дин, когда его внимание привлек шум.
Знакомый с юных лет лязг оружия и крик «тревога!». Однако меньше всего Линь Яолян ожидал услышать такое в собственной усадьбе в Шэньфэне.
На раздумья не оставалось времени. Линь Яолян рывком отскочил в угол, туда, где на стойке лежала Хуасинь, и выдернул клинок из ножен. Он успел вовремя – створки ведущих на террасу дверей разлетелись в щепки. Пронзительно вскрикнула дева Дин.
– За спину! Быстрее!
Хвала Небесам – она мгновенно поняла, что он нее требуется. Ловко и быстро, как кошка, укрылась за его спиной.
Ворвавшийся в комнату почему-то медлил, глядя на Линя Яоляна. Генералу показалось, что глаза незнакомца словно мерцают изнутри.
«Проклятье, он левша,» - отстраненно мелькнуло в голове. Когда-то в юности его учили сражаться с противником, действующим левой рукой. Жаль, давнишние уроки почти стерлись из памяти.
Человек с мерцающими глазами атаковал, не издав ни единого звука. Линь Яолян отразил удар, поразившись его силе.
Бой был быстрым. Незнакомец бросался в атаку снова и снова, стремительно и с невероятной мощью, словно не думая о защите… и не чувствуя усталости. Он вообще не дышал, его грудь оставалась неподвижной. Осознание этого заставило руку Линя Яоляна дрогнуть, и противник тут же этим воспользовался, метя в грудь.
Перед глазами мелькнула бледно-розовая ткань, и удар прошел мимо, лишь опалив болью бок. Дева Дин, как-то успевшая сорвать с себя накидку, хлестнула ею нападавшего. Тяжелая ткань сбила удар и тем спасла жизнь Линю Яоляну.