Когда погаснут все огни
Шрифт:
Противник отскочил – странным, нечеловеческим движением. Немигающие глаза полыхнули. Беззвучно приподнявшаяся губа обнажила крепкие зубы.
Дверь в комнату распахнулась. Может быть, где-то в усадьбе еще шел бой, но здесь все было кончено.
Однако тварь – Линь Яолян уже почему-то не сомневался, что нападавшего можно было назвать человеком, - вместо бегства атаковала опять. Но на сей раз не было стремительных бросков и выпадов. С мерзким влажным хрустом лопающейся кожи державшая оружие рука невероятно удлинилась и, выгнувшись под неестественным,
На страх просто не было времени. Внутренне содрогаясь от омерзения, Линь Яолян взмахнул гневно сверкнувшей Хуасинь.
Отсеченная кисть, сжимавшая оружие, упала на пол без единой капли крови. Только теперь тварь в облике человека нарушила молчание. Крик, полный боли, резанул по ушам. Но теперь, лишившись оружия, она не пыталась атаковать. Свет свечей заметался, как от сильнейшего ветра. Невероятно быстро, так, что ее контур размылся в глазах, тварь бросилась прочь через сломанные створки ведущих на террасу дверей, уходя тем же путем, что и появилась.
– Господин, у вас кровь.
Миру постепенно возвращались звуки. Длинный порез на боку горел болью, одежда, пропитавшись кровью, неприятно липла к коже.
– Он меня задел, - Линь Яолян нашел взглядом замершую у стены деву Дин, все еще сжимающую свою накидку, - дева Дин, если бы не вы…
В ответ она лишь без слов покачала головой. А потом, будто внезапно о чем-то вспомнив, бросилась прочь с полузадушенным вскриком.
В нос ударила трупная вонь. Отсеченная кисть руки, валявшаяся на полу, стала разлагаться так стремительно, словно за один миг проходило несколько дней.
– Бессмертный! – с отвращением сплюнул кто-то, - проклятая падаль!
– Сколько их было? – Линь Яолян покривился от боли в боку. Ему повезло. Крови много, но ничего опасного для жизни, если только клинок твари не был отравлен. По слухам, такое бывает…
– Двое или трое, господин. Остальные… нет уверенности – но перекрикивались они как люди Милиня.
Что-то не складывалось.
Гниющая рука смердела, в разбитые двери задувал холодный ночной воздух, и Линь Яолян позволил увести себя в другую комнату, чтобы обработать рану.
Стискивая зубы, когда по боку проходились снадобьями, он размышлял. Милиньцы, которые объединились с проклятыми мертвецами и напали на него? Будь это люди Цзиньяня, Линь Яолян не был бы удивлен. Он еще мог допустить, что его попытались вывести из игры, узнав о назначении командующим восками Данцзе в начинающейся войне. Но времени с оглашения назначения прошло слишком мало, чтобы весть смогла дойти до Милиня и оттуда успели прибыть убийцы. Если только… если только им не сообщили заранее или при помощи колдовства. Кто-то, кто был во дворце и мог знать о готовящемся повелении Сянсина. Или же эти милиньцы скрывались в Данцзе, ожидая приказания. И бессмертные могли использовать какие-то темные умения – ходили слухи, что они способны скрытно и быстро ходить на огромные расстояния.
Однако зачем? Неужели в Милине дошли до такого отчаяния, что
Вопросов было слишком много. В реальность случившегося верилось с трудом. А вот ответов почти не находилось. Линь Яолян, хмурясь, покачал головой. Что толку блуждать в тумане?
Кривясь от боли в боку, он надел чистую одежду, не запачканную кровью, и одним глотком выпил чашу горького лечебного настоя.
– Что девица Дин?
– Убежала во флигель. Проверить брата, должно быть.
– Я хочу поговорить с ней.
Деву Дин он обнаружил на полпути к маленькому флигелю, который был отведен ей и ее брату. Она сидела прямо на камнях, захлебываясь отчаянными рыданиями и, кажется, не замечала ничего вокруг. Линь Яолян смущенно остановился в нескольких шагах от нее.
Если бы не ее смелость и находчивость, он был бы мертв. Однако пережитое наверняка стало для несчастной слишком тяжким потрясением. Линь Яолян видел подобное во время войн – когда человек, сам себя не помня, совершал единственно верный поступок в миг опасности, а после превращается в полное ничтожество от пережитого страха.
– Дева Дин… прошу простить… вы слышите меня?
Она обернулась не сразу. Похоже, она даже не сразу поняла, кто перед ней и что ей сказали.
– Я бесконечно признателен вам, дева Дин… за вашу отвагу, - превозмогая боль, Линь Яолян поклонился девушке.
– Не стоит, господин… вы ранены, - дева Дин попыталась утереть слезы рукавом. Сейчас она выглядела даже более жалко, чем в тот день, когда в лохмотьях нищенки просила проявить снисхождение к ее брату.
– Будет нечто страшное, - пробормотала она, - прошу вас, благородный господин Линь… умоляю – будьте осторожны…
Линь Яолян отвел взгляд. Просьба прозвучала слишком горячо.
– Я постараюсь, дева Дин. О вас позаботятся. О вас и вашем брате. Он… я надеюсь, ему не стало хуже?
– Нет, - дева Дин смотрела на него отливающими золотом глазами, которые все еще застилали слезы.
Будто приняв решение, она подняла руку и коснулась края его одежд.
– Я бы не хотела оставаться здесь. Если бы я могла отправиться с вами…
Линь Яолян поспешно отступил назад, чтобы не дать ей совершить опрометчивый поступок.
– Нет, дева Дин. Я не смею так поступить, пока ваш брат в таком бедственном положении.
Рука девы Дин бессильно опустилась. Она отвернулась, опустошенно глядя на пруд. Потом горько усмехнулась.
– Вы и правда благородный господин.
***
Припав лбом к решетке окна, Дин Гуанчжи наблюдал, как древняя лисица, притворяющаяся его сестрой, беседует с генералом Линем.
Голова горела и раскалывалась от боли, к горлу то и дело подступала тошнота. Разбитый пережитым разум собирался воедино медленно, как будто неохотно. Казалось, от этого можно было заново сойти с ума.