Когда погаснут все огни
Шрифт:
Сяохуамей сдержала слово. Он жив и он в Данцзе. Более того, он здоров телесно и под опекой и защитой генерала Линя – честь, о которой Дин Гуанчжи и не помышлял. Ни он, ни учитель не сомневались в высоте души этого человека. Кто еще мог бескорыстно протянуть руку помощи отверженному скитальцу, не гнушаясь его жалким состоянием и не обращая внимания на опасность для себя?
Учитель. Дин Гуансчжи почувствовал, что глаза снова повлажнели. Учитель все-таки добрался до гробницы Жу Яньхэ. Вошел внутрь и умер там. Сяохуамей клялась, что не убивала его. Что в незапамятные времена дала обет не делать этого иначе, чем спасая собственную жизнь. Что все произошло потому, что учитель был уже в весьма преклонном возрасте,
От воспоминаний о произошедшем в гробнице Дина Гуанчжи замутило сильнее. Голову будто сдавило раскаленным обручем. Часть случившегося все еще тонула в тумане.
Сводящий с ума, рвущий тело и душу слитный хор несчастных душ и водоворот темной отравленной веками энергии, способный остановить сердце человеку. Останки и смерть повсюду, куда ни посмотри.
Горящее, бьющееся яростью, кровью и оборванными на полувздохе, полувскрике страстями – там, в огромном гробу, где упокоились останки Жу Яньхэ. То, что помнило звон оружия, огонь пылающих городов, ржание боевых конец и свист стрел. Почуявшее живого человека и обрушившее на него кровавый угар упоения битвой и неутолимый вовеки гнев. Алое, бешено колотящееся запертой в него кровью сердце.
Женщина с горящими темным золотом глазами, сбегающая по ступеням, пытающаяся преградить путь – Сяохуамей. Оторопь и страх, которые Дин Гуанчжи испытал, увидав ее. Ни учитель, ни он сам не относились всерьез к легендам о наложнице из племени Меняющих Облик. И вот она стояла перед ним, безумно древняя, сильная настолько, что волоски на руках приподнимались дыбом.
Ее крики, отдающеся эхом, потрясающие сам свод, сливающиеся со стенающим хором измученных душ. Гневные, полные упрека. Он не должен был тревожить гробницу. Не должен был наводить на след тех, кому не должна была достаться печать.
Она была очень сильна. И одновременно почти бессильна из-за древних обетов.
Вблизи печать наводила ужас. Живое горящее сердце, втиснутое в холодную оболочку из красной яшмы. Изнывающее от огня и боли непрожитой жизни, рвущееся в битву и зовущее за собой. Манящее ту часть Дина Гуанчжи, которую он, как и все ученые, отвергал, считая низменной и кровожадной. И, почуяв это, печать опалила его отвращением. Отвергла подобно тому, как он отвергал воинскую стезю. Тогда… да, кажется, именно тогда его разум пошатнулся, хотя и устоял ранее под давлением и стенаниями запертых в гробнице душ. Или же этим душам удалось пробить в его защите брешь, в которую и проник гнев печати?
Сяохуамей… в ее руках печать затихала, словно скрывающаяся за тучами луна. Лисица клялась, что вернет его в Данцзе. Уверяла, что найдет способ помочь, если он поможет ей. Сулила все, что он пожелает.
А потом у них не осталось ни времени, ни выбора. Несмотря на всю силу Сяохуамей им оставалось только бежать. Бежать от бессмертных, что явились за своей добычей. Отбивать невероятно мощные атаки. Нещадно расходовать силы на то, чтобы сбить преследователей со следа. Взивая иллюзорными смерчами и разрывая, пусть и на краткое время, сами потоки энергий, пронизывающие мир. От жуткой красоты этого бегства мозг застывал в костях, а сознание мутилось, путая морок с явью и прошлое с настоящим. И в какой-то миг померкло и замутилось окончательно, чтобы вернуться только сейчас, от сильного всплеска эмоций, вызванного видом метнувшихся к пруду бессмертных.
Он не смог их остановить – слишком ничтожным оказался теплившийся в его теле запас сил. А они даже не стали марать о него руки. Просто ушли. Ушли, бросив своих смертных слуг на убой. Ушли, унося с собой проклятую заветную печать, скрытую в кокон, на создание которого Сяохуамей отдала столько сил, что до сих пор не смогла восстановиться.
Дин
Он и учитель Цюэ ошиблись. Или, быть может, с самого начала были простыми шашками на доске чужой игры. Одержимые желанием спасти Данцзе от всевластия Цзиньяня, они выпустили в мир то, чему следовало оставаться сокрытым.
В чем и где ошиблась Сяохуамей, пряча печать? Дин Гуанчжи сглотнул горчащую желчью слюну. Что теперь проку в перебирании осколков? Если их уже не склеить – нужно лепить новый кувшин.
Печать следует найти. Найти до того, как ее пустят в дело, иначе все угрозы чрезмерного усиления Цзиньяня покажутся шутками ярмарочного шута.
Глава 15
– Молодой Ло умер, - Со Ливей перешел к делу сразу, не откладывая на потом.
– Умер? Когда?
– Прошедшей ночью. Стража нашла его мертвым, когда принесла утром воду для питья, - Со Ливей поджал губы, - его кто-то удавил. Или он сам сумел удавиться, привязав оторванную от одежд полосу к решетке.
В комнате стало тихо. Хао Вэньянь и Чжу Юйсан переглянулись. Руки наставника Ли, привычными движениями перебиравшие четки, на миг замерли.
Шэнли прикрыл глаза и потер пальцами висок. В последние дни у него все чаще возникало ощущение, что вокруг Кленового Павильона затягивается некая петля. Здоровье государя Чжэнши вдруг стало резко ухудшаться, и вот уже третий день император не покидал свои внутренние покои. Мать находилась при нем почти неотлучно – говорили, что служанки даже перенесли постель сиятельной госпожи Чжучжэн в Восточный покой, куда вела дверь из опочивальни государя. Говорили так же, что императрица пыталась навестить своего царственного супруга, но тот отказал ей в этой чести, пояснив отказ опасением заразить государыню, что в свою очередь может скверно сказаться на здоровье пребывающей в ожидании принцессы Шучун. Это могло бы показаться просто отговоркой, но к ложу императора не допускали ни одного из принцев, утверждая, что немыслимо подвергать риску царственных отпрысков, и что их долг перед державой Цзиньянь превыше сыновней почтительности.
Оглашение имени наследника так и не произошло, и Шэнли сознавал всю шаткость своего положения. В беседах с глазу на глаз император может намекать на что угодно. Но пока слово не прозвучало с высоты Яшмового Трона, пока оно не записано алой тушью и к нему не приложена соколиная печать, это не сильно отличается от травы на ветру. Моу не раз находили способ заставить Чжэнши принять нужное им решение – так кто поручится, что подобное не произойдет и в этот раз? А в их победу верит куда больше людей, чем в победу отпрыска от наложницы из дома Янь.
И вот теперь еще смерть Ло Сунлиня…
– Как я понимаю, никто ничего не видел? – Шэнли сжал веер так, что одна из планок печально хрустнула.
– Да. Стражу, конечно, будут допрашивать. А министр Ло уже бросился к Моу, - Со Ливей машинальным движением подбрасывал и ловил свою должностную табличку, не замечая неодобрительного взгляда наставника Ли, недовольного таким обращением со столь официальным предметом.
Шэнли так и не понимал до конца, что он чувствует. Ли Сунлинь не был его другом, как Со Ливей. Не был доверенным и близким с самого детства, как Хал Вэньянь. Он просто был членом его свиты. Сыном министра Ло. Юношей, которого три года назад, когда Шэнли была пожалована собственная резиденция, сочли достойным включения в свиту второго сына государя. Чжучжэн полагала, что это удачный ход и таким образом они смогут залучить на свою сторону семейство Ло. Но Ло Сунлинь попытался убить Шэнли, а министр теперь повсюду кричит, что его сына безвинно оклеветали и уже открыто принял сторону сочувствующих Моу.