Когда погаснут все огни
Шрифт:
Ей было не привыкать к мысли о том, что женщины – услада и игрушка мужчины. Что слабые и низкородные полностью во власти тех, кто вознесен выше. Но то, что ни имя, ни родство не стали защитой погибшей даме… это казалось Хэ Минь поистине страшным.
– Это жестокое преступление. И мое сочувствие лишь сильнее из-за того, что его скрыли.
– Ваше высочество, - Пэн Мэнъяо вскинул голову, его глаза яростно блеснули, - род Пэн взывает о справедливости. Перед ликом Небесной принцессы Линлинь я дал обет, что не назову государем принца, что позволил скрыть подобное.
Шэнли молчал несколько
– Я глубоко чту Небесную принцессу Линлинь и неизменно прошу ее помочь мне в следовании пути справедливости. Ее именем я обещаю даровать роду Пэн праведный суд и отмщение.
Повинуясь знаку Хао Вэньяня, Хэ Минь поспешно принесла письменный прибор. Как зачарованная, она следила за тем, как принц и Пэн Мэнъяо смешивают в тушечнице тушь со своей кровью. Как неспешно выводят знаки на бумаге. Как в молчании сжигают написанное в огне свечи, смешивают пепел с водой в одной из чашей и выпивают ее поровну – каждый по пять глотков. Древняя священная клятва, которая обернется ядом для нарушившего ее. Хэ Минь ощутила, как по коже прошел холодок. Она была не на своем месте. Ей не пристало становиться свидетельницей таких высоких слов и дел, она слишком ничтожна и низкородна для такого.
Горячая сильная рука Хао Вэньяня легла на пальцы Хэ Минь, словно он каким-то непостижимым образом узнал ее мысли. Он легонько сжал их, согревая и вселяя уверенность. Хэ Минь поймала взгляд и понимающую улыбку принца и смутилась, как новенькая в киноварном доме, которая впервые выходит к посетителям.
– Мы отправимся в обратный путь утром, - произнес Шэнли, - а до тех пор – укажите мне комнату, в которой я смогу отдохнуть.
***
Чжучжэн вздрогнула и тревожно вскинулась. Заморгала, пытаясь понять, что произошло.
Она по-прежнему находилась в озаренной восемью светильниками опочивальне Чжэнши, рядом с его ложем. И, должно быть, просто задремала от усталости. Все эти дни Чжучжэн неотлучно находилась подле возлюбленного, с каждым часом все более утрачивая надежду на его выздоровление.
Чжэнши угасал на глазах. Уже второй день он не узнавал даже ее лица. Кажется, он не вполне осознавал, кто он есть и где находится.
Чжучжэн осторожно провела кончиками пальцев по его запавшему виску, с болью вглядываясь в источенное болезнью лицо. Поднесла чашку с водой к синеватым губам. Чжэнши пил. Дышал. Глаза приоткрылись, рассеянно блуждая по опочивальне, но ни на миг не остановились на лице склонившейся над ним Чжучжэн.
– Чжэнши, - нежно позвала она, - возлюбленный мой…
Затуманенные глаза вновь закрылись. Чжучжэн прижалась лбом к исхудавшей руке больного и впервые за многие годы дала волю слезам. Никогда еще в жизни она не ощущала себя такой усталой, разбитой и одинокой. Никогда еще сердце не разрывалось так болезненно от горя близкой неизбежной потери, от безумного желания еще хоть раз увидеть и обнять сына.
Разлука с Шэнли давалась Чжучжэн нелегко. Утешало лишь то, что там, в Ююне, ее сын свободнее. Что Моу труднее до него добраться. Что, если вдруг обстоятельства сложатся неблагоприятно, ему будет легче бежать, чтобы найти укрытие в землях ее родичей.
Чжучжэн не знала, сколько времени
Язычки огня в светильниках тускнели. Странно уменьшались, будто съеживались. В опочивальне стремительно темнело.
Чжучжэн вздрогнула от липкого страха. До нее в ее затворничестве долетали слухи о том, что с недавних пор во дворце по необъяснимой причине вдруг гаснут огни. Что некоторые слышат шелест шелков и чувствуют запах духов, подобный жженому сандалу. Что некоторые видели призрак неведомой женщины…
Но та, что возникла из уплотнившихся почти до осязаемости теней перед Чжучжэн, не казалась призраком. Она выглядела вполне реальной. Изящная, как ива. Совсем молодая. Похожая – и в то же время совершенно непохожая на бедняжку Пэн Каймин, истинную причину смерти которой так старался замолчать Рубиновый дворец. Но у Пэн Каймин не было таких высоких тонких бровей. Она никогда не носила таких старинных нарядов цвета цветущих глициний. Ее глаза не отливали такой мертвой зеленью.
Чжучжэн почувствовала, что у нее пересохло во рту. Она попыталась позвать на помощь, но из горла вырвался лишь жалкий стон.
Огни светильников почти погасли, но незнакомка была видна ясно, будто днем. Как будто она сама светилась изнутри холодным недобрым светом, подобно мертвому свету гнилушки. Но страшнее всего было то, что она медленно, тихо шелестя шелками, шла к ложу Чжэнши.
Чжучжэн метнулась в сторону, закрывая возлюбленного рукавами платья. Жалкая, эфемерная защита, почти смешная для императора Цзиньяня.
– Прочь, - все же удалось выдохнуть ей.
Странно – но жуткая красавица остановилась. Тонкие белые пальцы сжали какой-то небольшой светлый предмет. Глаза внимательно вгляделись в Чжучжэн, обдавая могильным холодом.
– Не мешай мне, сестра, - ее голос был похож на звук далеких колокольчиков на ветру, - он умирает. Последнее дыхание и кровь сердца…
– Нет, - Чжучжэн стиснула зубы. Что она могла противопоставить этой… этой зловещей твари, в чертах которой угадывались черты дамы Пэн, - возьми мое!
Тварь покачала головой. С сожалением и, как на миг показалось Чжучжэн – с сочувствием.
– Ты не государыня. Не кровь сокола.
Кровь сокола? Во взбудораженном разуме Чжучжэн пронеслись разом все символы правящего дома – знамя, знак, легенда о том, что они от крови Принца-Сокола из древних легенд времен Ганьдэ.
– Нет, - Чжучжэн знала, что она не противник для нечистой твари. Но не могла отступить. Кем бы и чем бы ни была эта незнакомка, она, Янь Чжучжэн, не позволит, чтобы последние мгновения Чжэнши были осквернены, - дама Пэн! Пэн Каймин! Он же всегда был добр к тебе!
Говорили, что духов можно укротить звуком их имени. На это и понадеялась Чжучжэн в своей отчаянной попытке.
Черты убитой дамы Пэн и впрямь проступили явственнее. Она смотрела на Чжучжэн мерцающими мертвыми глазами.
– Пэн Каймин… я была ею. И другими. И Чэн Мейли, и Бо Чжилань…