Когда погаснут все огни
Шрифт:
– Безумие Дина Гуанчжи было неоднократно подтверждено лекарями, что его осматривали.
– Верно. Но у каждого человека есть цена. Кто-то из них может не устоять перед серебром. Или угрозами, которые бесплатны.
Линь Яолян дернул углом рта. Зачем Дворцу Лотосов его голова?
– Не нужно вновь просить меня об осторожности, Нин Инъюй.
– Не стану, - начальник ставки провел чуть узловатыми пальцами по глубокой отметке, оставленной ногтем Линя Яоляна, - берег по эту сторону реки Люгу?
– Да. Земли на другом берегу не удержать, но…
Линь Яолян вкратце поведал Нину Инъюю
– Теперь вам и мне остается лишь молить Небеса, чтобы об этом разговоре не узнали в Шэньфэне. Дворец Лотосов сочтет намерение поступиться землями за Люгу истинной изменой.
– Порой лучше отдать несколько десятков ли, чтобы сохранить целое.
– Из Шэньфэна это может видеться иначе. Одно дело поражения от Цзиньяня, тут хотя бы остается гордость за то, что он так и не завоевал Данцзе. И совсем другое – отдать завоеванные предками земли ничтожному Милиню. Эти ли за рекой Люгу сразу становятся выстланными чистейшим золотом.
– Этот ничтожный, как вы его назвали, Милинь обратился в большую беду, Нин Инъюй.
– Это знаем мы. Знает войско. Знают люди Северного Предела – у почти каждого есть родич или знакомый, который повидал, во что обратились милиньцы и что они творят. Но пожелает ли знать такое государь?
Отвечать Линь Яолян не стал. Впрочем, Нин Инъюй и не требовал ответа.
***
Это не было настоящим сражением. Противостояла им не армия. Просто достаточно большой отряд милиньцев, что открыто продвигался по дороге и напал на передовой разъезд армии Данцзе. Дело могло бы обернуться обычной резней, после которой на обочине остались бы искалеченные тела убитых. Однако Линь Яолян со сопровождавшим его отрядом находился достаточно недалеко, чтобы успеть на подмогу.
Схватка была жаркой и беспорядочной. Вопреки очевидности и здравому смыслу никто из милиньцев не пытался отступить, невзирая на то, что все возможности для бегства у них имелись. Чья бы воля ни сплачивала и ни вела отряд – он был безумцем.
И не меньшим безумием были поражены те, кто составлял отряд. Воины в милиньском снаряжении раз за разом с воем бросались на противников и прекращали сражаться только будучи убитыми.
Линь Яолян ощущал нечто неверное в происходящем. Что-то тревожное билось на самом краю сознания с того самого мига, как он увидел окрашенную кровью грязь места боя.
Белоногий, встав на дыбы, ударил копытами бросившегося на него мечника. Это было глупо, беспримерно глупо для любого, кто хоть раз имел в бою дело с конным – даже не будь Белоногий сяоцзинским конем. Но нет, неверность была не только в том, как действовали милиньцы. Не в слепо выкаченных глазах воинов и не в том, что над милиньцами впервые за долгое время было видно знамя. Было что-то еще. Что-то, вившееся в воздухе. Что-то в окровавленной земле под ногами.
Поле, на котором развернулся бой, с каждым мигом все более походивший на беспорядочную свалку, вдруг
А далее все утонуло в криках людей и бешеном визге напуганных коней. Земля под ногами стала вздуваться и опадать тяжелыми медленными пузырями, подобно каше в гигантском котле. И каждый земляной пузырь, лопаясь, выносил на поверхность кости. Человеческие черепа, на которых чудом держались позеленевшие древние шлемы. Черепа лошадей. Кости неведомо как не распавшихся рук и ног. Куски потерявших былой блеск доспехов. И целые доспехи, чьи хозяева так и истлели внутри собственной брони. Мечи, что некогда были грозным оружием.
Древние мертвецы перемешивались с теми, кто погиб несколько мгновений назад. С ранеными и живыми, что не смогли устоять на ногах на ходящей ходуном земле.
О том, чтобы продолжить сражение, не могло быть и речи. Чудом было просто удерживаться на ногах.
Линь Яолян, пытаясь успокоить Белоногого, озирался вокруг. Он не знал, кажется ли это ему, или земля и правда каким-то неведомым образом прокатывает волны, подталкивая извергнутые останки и оружие ближе к нему.
В Цзиньяне до него доходили рассказы о том, что при проезде мимо принца Шэнли поле некоей древней битвы вдруг пробудилось и вынесло из глубин земли кости воинов, ждавших погребения, которое принц им даровал. Однако в тот день вокруг цзиньяньского принца не кипела беспорядочная схватка и земля не напилась крови. Да и что общего могло быть между принцем Цзиняня и генералом Данцзе? Что?
Линь Яолян не мог сказать, сколько продлился этот тягостный кошмар, сковавший сердце ледяным оцепенением. Кажется, менее часа – солнце не успело далеко уйти по небосводу. Кажется, оно вообще не двинулось. Если это было верным, то все закончилось за мгновения, растянувшиеся на настоящую вечность для тех, кто оказался на поле.
Земля успокаивалась постепенно, подобно ряби на поверхности воды. Кто-то громко молился, кто-то взывал к Небесам, прося об ответе. Кто-то без стыда рыдал, не в силах совладать с пережитым ужасом. Стонали, кричали и звали на помощь раненые.
Линь Яолян сорвал с пояса флягу, торопливо и жадно сделал несколько глотков. Почти не глядя бросил ее немолодому солдату с рассеченным лбом, хватавшему ртом воздух.
Можно было бы сказать, что они победили. Поле, сплошь усеянное теперь костями и древней позеленевшей бронзой, осталось за ними. Милиньцы почти полностью разбежались, как будто исчезла некая сила, что направляла и сплачивала их. Лишь кое-де маленькие разрозненные группы пытались сопротивляться тем из воинов Данцзе, что пришли в себя быстрее прочих.
Спешиваться и ступать на землю, что еще недавно извергала мертвых, было жутко. Однако следовало продемонстрировать всем свое бесстрашие и решимость. И дать отдых нервно подрагивающему шкурой Белоногому. Если бы не этот подарок цзиньяньского принца – валяться бы генералу Линю на сходящей с ума земле среди древних костей.
– Глядите-ка… сокол. Цзиньяньцы сюда добирались, что ли?
– Опомнись, какой Цзиньянь. Мечи старые. Да никакого Цзиньяня тогда и не было.
– А откуда сокол тогда? Их же знак…