Кровь в его жилах
Шрифт:
— Я знаю — ты слышишь. Я знаю — не простишь. Я предал тебя. Я знаю это. Мне с этим теперь жить.
Слова затихли, и Светлана тоже прислонилась к двери, прислушиваясь. Открывать дверь, чтобы столкнуться с прошлым, было откровенно страшно.
Раздался грохот — мужской кулак бессильно стукнул по дверному косяку.
— Я так испугался, придя в твою палату и не найдя тебя… Если бы не этот испуг, я бы все же смог промолчать, хоть и чувствовал себя последней сволочью при этом… Я никогда не скажу этого днем. Я никогда не признаюсь — мужская гордость дикая и такая глупая, а приличное поведение в обществе еще… Глупее.
Странный шорох. Голос стал доноситься откуда-то снизу. Он сел, опираясь спиной на дверь. Слова зазвучали глуше.
— Я не мог понять, что со мной происходит. Я искал. Искал… кого-то. Кого не знал. Кого не существовало в моей жизни, только сердце-то болело… И я искал.
Тишина. И она боялась, что слова больше не возникнут. Что он ушел, недоговорив.
Но слова, сказанные до боли знакомым голосом, раздались снова:
— А потом вдруг раз! И этот кто-то нашелся. Я схватился, как безумец, за свою мечту. Это, действительно, напоминало безумие. Я в камере закрывал глаза и видел… Видел то, чего не было. Оно приходило исподволь, во снах, как утешение. Как обещание: потерпи чуть-чуть, все пройдет, раны заживут, затянутся, и из них перестанет течь сукровица. Раны на теле зажили, а в сердце нет. Они так и истекали сукровицей. Была бы кровь — я понял бы. А так… Всего лишь непонятная сукровица. Я нашел свою мечту. Мне казалось — нашел. И все равно это было безумие…
Она знала, кого он искал. Только не подозревала, что он вспомнит это так быстро, еще в сентябре. Что это все равно вернется. Вернется во снах.
— Стоит закрыть глаза, как возникает она. Улыбчивая, мягкая, звонко-смеющаяся, с бровками в разлет, с сияющими глазами, с пахнущими лесными ягодами губами. Стоит открыть глаза — и вот она, рядом. Все такая же теплая, податливая, веселая, заботливая, родная. Только у той, за закрытыми глазами, волосы цвета огня, а у этой словно липовый мед с горчинкой. И эта горчинка жжет внутри, не давая покоя. Это было безумие.
Она помнила, что постоянно размышляла: храбрец он или безумец. Безумец. Из-за неё.
Он замолчал. Молчал долго, гордо, так что сердце заходилось от боли: заговорит снова или нет. Дверь сейчас она открыть не могла — он подпирал её, не позволяя увидеть себя в таком состоянии. Он, действительно, гордый. Она это знала.
Его хрипловатый голос звучал горько:
— Я перепутал луну с отражением в луже. И теперь ничего не исправить.
Когда она представила, каких сил ему стоило прийти сюда и сказать ей это, то пальцы её задрожали. Она заставила себя встать. Дверь перестала прогибаться. Кажется, Саша тоже встал.
Светлана все же открыла дверь.
Коридор уже был пуст. Он ушел кромежем, а она опять ничего не почувствовала. Только горечь от осознания: она упустила свой шанс. И она не знала: к несчастью или нет. Ведь есть еще Вера, которая не подозревает о существовании Светланы. Господи, эту кашу ей, быть может, не расхлебать. Прав был Саша, когда сказал, что больше никогда не вспомнит об этом. Нельзя. Они же с Верой помолвлены, вроде бы…
Она еле доползла до кровати и провалилась в черный, беспробудный сон. Утром Лариса еле разбудила её, когда принесла завтрак.
Глава одиннадцатая
У Светланы появляется личный
За ночь сильно похолодало. Неприятный ветерок гнал вдоль дороги поземку. Редкие электрические фонари тускло светили, прячась в снежной пыли, как в тумане. Солнце поднимется еще нескоро, пока же в городе царил утренний тревожный сумрак.
Ноги после вчерашних экзерсисов в коридорах больницы до сих подрагивали. Мышцы то и дело тянуло, в животе тлел будущий огонек боли, несмотря на туго затянутый корсет. Рано её выписали из больницы — Светлана понимала это, только врачи сейчас нужнее пострадавшим в пожаре, чем ей. Казалось, что в городе все пропахло гарью электрического театра, хотя это был всего лишь привычный дым растопленных к утру печей. Шуршали метлы дворников, расчищающих тротуары от снега. Мимо проносились занятые пролетки — в такой холод никто не хотел добираться до службы пешком.
Светлана, замирая на крыльце дома, огляделась, поднимая вверх меховой ворот шинели — найти свободного извозчика будет трудно. Мимо неё текли немногочисленные несчастные, которым так же не повезло с извозчиками. Обычно она, привыкшая экономить на всем, ходила на службу пешком. В морозы она сдавалась перед энтузиазмом Михаила и позволяла ему довозить её до магуправы. Жаль, что он сейчас далеко. Он бы ей пригодился. Придется идти пешком или зайти в какой-нибудь проулок, где не было случайных свидетелей, и прийти в управу кромежем.
Она не прошла по улице и пару шагов, как рядом с ней остановился неприметный «Руссо-балт», если «Руссо-балты», конечно, умеют быть такими. Серого цвета, без гербов на дверцах, без эмблем полиции или жандармерии. Из салона, причем неожиданно с заднего пассажирского сиденья, выскочил незнакомый мужчина холеного вида, когда не поймешь: тридцать лет ему или уже гораздо больше? Пальто, привычно мимикрирующее под шинель: Россия — страна мундиров, тут любой штатский для солидности пытался хотя бы кроем одежд напоминать чиновников, а еще лучше военных. Никаких знаков отличия, чтобы подсказать Светлане, кто же перед ней? Обычное незапоминающееся лицо, короткие светлые волосы — мужчина был без головного убора. Ни единой знакомой черты — это только дворяне верят, что их лица сразу выдают породу.
Мужчина склонился перед Светланой гораздо ниже, чем требовалось по её чину. Придворный поклон, между прочим. Тихо, только-только перекрывая медленно нарастающий вой ветра, прозвучало:
— Ваше императорское величество, Елизавета Павловна, прошу… Позвольте вас подвезти.
Мужчина, резко выпрямляясь, чему весьма способствовала загоревшаяся сама собой на ладони Светланы боевая сфера, представился:
— Княжич Феликс Юсупов. Я от Матвея. Он обещал с вами поговорить, ваше императорское ве…
Она высокомерно поправила его:
— Высочество. Я Великая княжна, а не императрица.
Феликс, как-то совсем невзрачный для того самого Юсупова, про чью удаль и выходки ходили удивительные слухи, снова склонил голову:
— Прошу меня извинить. — Он протянул руку, и Светлана демонстративно пару раз зажгла и погасила на своей ладони огонек, прежде чем принять помощь Юсупова и сесть в магомобиль. За себя она не боялась — она всегда могла уйти кромежем.
Юсупов, почему-то бледный, с текущей по виску струйкой пота, словно испугался чего-то — может, огня? — сел рядом с ней и велел шоферу: