Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
Досадный вздох вырвался вместе со скрипом отпущенной кожи маски. Инаеси сетующе развела руками, пожав плечами.
— Я самый что ни на есть твой дебют. Твой верный спутник, твой грех и свет.
Сасори вздрогнул, ощутив лезвие стали на щеки, что тешило его ласкающей рукой.
— Послушай меня, Сасори, я еще никогда не давала тебе плохих советов. Убей, убей эту девчонку! — Нарико, стоя слева от Акасуны, с перекошенным в гневе лицом извергала эти ядовитые слова прямо на ухо. — Создай из Акиямы Рей произведение искусства! Ты должен завершить начатое!
Взгляд Сасори,
Словно заядлая кокетка, Нарико выпрямилась, накручивая платиновый локон на палец, и промурлыкала, прижав ладони к раскрасневшимся щекам:
— Я чуть не кончила от одной мысли, как смазливое личико этой сучки перекосит при встрече с тобой! Восхитительно! — Вскинутые к потолку руки разжали остро наточенное оружие, что сверкало так же, как и блестящие безумием глаза. Нарико захохотала, кружась вокруг своей оси, но вынуждена была прервать свой маленький вальс — в неё прилетела наполненная краской банка, что каскадом оставила ярко-желтые брызги по мастерской, в том числе и на теперь запятнанном платье. Нарико застыла в пространстве, даже белокурые локоны и подол платья замерли в легком движении, словно невидимый зритель нажал на кнопку паузы.
— Да заткнись ты уже, наконец, чокнутая сектантка, твое место на столе Мастера! — бойкий задорный голос Дейдары заставил Акасуну выйти из прострации.
Дейдара, фривольно расположившись на другом столе рядом с выходом, все еще держал вытянутой руку, что пальнула в Нарико краску.
Инаеси под невидимой волей рухнула на пол и, испачканная в краске, оттолкнулась на локтях, гневно вспылив:
— Сам заткнись! Тебя вообще грохнул мой шизанутый братец! Ты здесь слова не имеешь!
— Да что ты говоришь, жертва инцеста? — Дейдара наигранно выпучил глаза, ударив себя по щекам, словно в порыве инсайта. — Разве мы с тобой оба не мертвы? А, не, нас типа увековечили, ну, по крайней мере, тебя то уж точно.
Дейдара спрыгнул со стола, юркнув к отстранено смотрящему в одну точку Сасори.
— Дружище, не слушай ты эту юродивую! Сначала ты должен закончить начатый проект, — Тсукури нравоучительно покачал указательным пальцем, с видом профессора тяжких дум расхаживая по мастерской, периодически кивая самому себе. — Ты ведь ненавидишь ждать и заставлять ждать других. Закончишь эту работу, оставишь эту лесную беглянку на десерт, если останется время! Все ведь просто!
Дейдара энергично ударил кулаком в раскрытую ладонь, заразительно улыбнувшись. Нарико претенциозно фыркнула, вскинув бровь, все также не унимаясь.
— Нет, Сасори, в этом и дело. Ты должен сначала завершить старую работу! Ты не можешь оставить материал незавершенным! Убей! Рейко! Убей! Убей! Дай мне вытащить её кишки, насладиться кровью, льющейся из её сердца!
— Сначала проееееект.
Непрерывающийся конфликт повис нескончаемым гулом, что помехами отдавался болью в висках. Акасуна больше не мог терпеть эти крики, что окружили его. У одного плеча — Нарико, у другого — Дейдара. Взревев разъяренным зверем, он круто развернулся на стуле, в ярости взмахнув рукой.
— Пошли прочь! Оба!
Под ударом
— Убей. Убей Рейко. Закончи начатое.
Краска вновь кляксой забрызгала пол, на котором, раскинув механические конечности, лежали куклы Нарико и Дейдары.
Сасори опустил руку с нитями, но боковым зрением он заметил фигуру, от которой сердце непривычно сжалось давно исчезнувшим ощущением укола.
Розовые пряди спадали на плечи девушки, что сидела на полу спиной к нему, поджав колени.
— С-сакура… — Акасуна подорвался с места, едва не рухнув на колени. Чувство вины не позволяло подойти к последней жертве Потрошителя.
— Убей её, — Сакура повернула голову, и Сасори заметил стекающую струйку крови в уголке губ, что ниточкой тянулась до самого пола. Как только алая слеза достигла своей цели, кукла рухнула на пол, словно ей подрезали нити.
Акасуна повернул замочную скважину, и дверь приветственно заскрипела, пропуская гения в ярко-освещенную искусственными лампами «вторую мастерскую», больше напоминающую на подпольное операционное ложе.
Поставив Рок-оперу Моцарт на следующие два часа, Сасори вооружился необходимой на сегодняшний день провизией: иголкой, нитками, скальпелем, гвоздями и хирургическим молотком. Лежащее на операционном столе тело покрылось инеевой корочкой, словно подвергнутое заморозке, однако кожа его была полностью эластичной и мягкой, учитывая, как легко вошла иголка в нижнюю губу. Стежок за стежком Сасори зашивал неестественно алые губы на лице дитя зимы.
Сквозь гармонию льющейся мелодии донесся звук ударившегося о пол металла. Но Сасори даже не отвлекся от работы — чинно продолжал стежки, теперь работая над глазами, но, в отличие от губ, зашивая открытые веки.
Болезненное мычание раздалось со стороны первого шума.
— А, ты уже проснулась. Прости, но ты не сможешь закричать, мне было необходимо потренироваться, прежде чем начать работу.
Тело на противоположном операционном столе конвульсивно задергалось, пытаясь сорвать путы, что приковывали его к насильственному ложу.
Работу пришлось отложить. Нехотя Сасори прервался, катя к столу пустой баллон вместе с иглой для вены.
Туго зашитые губы зашевелились в болезненной попытке промычать нечто членораздельное. Но Сасори приложил палец к изуродованным устам, издав напутственное «Тсс», и стер одинокую слезу с побледневшей щеки.
— Как ты думаешь, желал ли Бог, чтобы его творения канули в тленности бытия?
Если бы прикованная к столу девушка могла только ответить. Ей оставалось лишь зайтись в новом стоне, когда игла вонзилась в вену, и дорожка крови хлынула в приготовленный вакуум.