Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
«Почему? Почему она не сдала меня полиции? Что творится в твоей голове, набитой серым веществом, что я извлеку ненужной вещью? Два с половиной года назад я бежал, не закончив кошерную выставку, в страхе быть пойманным. Ничего не подозревающая девчонка заставила меня испытать давно забытый инстинкт выживания. Но, вопреки моим ожиданиям, я так и не увидел собственный фоторобот в сводке новостей. Я ждал этого, но ты обманула меня, заставив жить в волнующем страхе. Даже сейчас. Почему? Почему ты не сдашь меня? Неужели решила пойти по тому же наивному пути, что и я когда-то, приняв вызов Потрошителя? Но я его не бросал тебе. Мне не нужно ничего, кроме твоего материала.
Изящные пальцы художника, обрамленные цветным клеймом краски, тянулись к слепящему полуденному светилу, чьи теплые лучи проступали сквозь щели между ними.
«Ты летишь к солнцу, чтобы спалить Икаровы крылья и облегчить мне задачу? Или же сама подсознательно понимаешь, что создана блистать застывшим в вечности изваянием? В глубине души понимаешь, что уже умерла на моем столе, осталось лишь сбросить оковы твоего никчемного существования, обрекшие тебя на вендетту».
— Таро?
Притворно-яркая, под стать солнцу. Кажется, что теплая, пока находится на расстоянии, но стоит дотронуться — обожжешься в её огне. Акасуна закрыл альбом, лениво бросив взгляд на циферблат часов. Она опоздала на 15 минут. Темари, крыска агентов Сенджу, беззаботно накручивающая пшеничный локон на палец, искусно разыгрывает кокетку уже не первый день.
— Ты вновь опоздала. Не заставляй мое время истлевать бесцельно, — Сасори, несмотря на собственные слова, лениво собирал карандаши, закидывая в открытую сумку, последним бережно сложив альбом.
Темари примирительно сложила руки, игриво подмигнув.
— Ну, прости-прости. У тебя ведь сегодня днем были еще какие-то дела? Закончим тогда раньше. Я знаю, что ты жутко пунктуален и ненавидишь ждать, — кокетливые нотки явно предназначались, чтобы задобрить сердце, которое Темари так и не смогла определить — мягкое как бархат или же твердое как чугун.
— И заставлять ждать других, — Сасори кончил почти заученную как мантру собственную фразу. — И это не пунктуальность. Я ценю и уважаю время. Время подобно истлевающему фитилю бомбы — никогда не знаешь, когда искра дойдет до снаряда, что исчезнет в один миг агонии.
Оторопевшая Темари приоткрыла уста, явно не найдя, что ответить. Обычно в своих разговорах-изучениях она всегда вставляла что-то бессмысленное и кокетливо-глупое, под стать беспечной девице. Но этот объект изучения потенциального «Кукловода» срывал её привычные шаблоны, непроизвольно будто сталкивая с её собственной комичной сцены.
— Ты имеешь в виду, что никогда не знаешь, когда смерть может застать нас врасплох, и поэтому нужно дорожить каждым мгновением, а не растрачиваться его зря?
— И да, и нет. Просто не позволяй времени течь бессмысленно с такой силой, чтобы его шум перекрывал весь остальной.
— Я не ношу с собой часы, мне это не грозит, — едко усмехнулась Темари, самодовольно решив, что парировала удар.
— Время отсчитывается не только в циферблате. Прислушайся, — Акасуна прикрыл глаза, жеманно расправив пальцы в бесцельном направлении.
Темари растеряно озиралась вокруг, ища стрелки часов, досягаемость которых была доступна явно лишь юному художнику, что с мечтательной улыбкой наслаждался невидимой музыкой.
Тогда Темари решила присесть рядом, быть может, поток воздуха доносил сакральный звук именно со стороны её знакомого. Агент под прикрытием даже позволила себе слабость прикрыть веки, но не услышала ничего, кроме шелеста
Темари вздрогнула, когда плеч коснулись его руки, и тихий нашептывающий голос сладким ядом усыплял бдительность агента, но будил трепетную девушку, все еще живущую в натренированном теле бойца.
— Теперь слышишь? Песнь шепчущих деревьев, нескончаемый топот ног, даже какофония голосов — все они отчитывают время. Тик-так, тик-так, твое время, что течет по твоим жилам. Твои шаги вместо маятника, даже собственное дыхание, застывающее на устах. Они считают твое время, Темари, — аристократические пальцы художника прошлись по вздувшимся венам на покрывшейся мурашками шее. Темари больше не чувствовала парализованное музыкой города тело, или же причиной были руки, не спеша изучающие её скулы. Большой палец едва задел приоткрывшиеся губы, а голос продолжал убаюкивать и ласкать душу: — Мне бы так хотелось запечатлеть твой образ, ты позволишь начать прямо сейчас? Время и так отняло у нас драгоценные минуты.
Темари вырвалась из странной неги, не сразу поняв смысл слов. Она лишь недоуменно уставилась на руку художника, бережно сжимающую её ладонь, возвращая обратно из единения с музыкой, красоту которой девушка раньше не замечала. А ведь стоило всего лишь закрыть глаза и прислушаться.
Вернувшаяся в номер Рейко небрежно скинула парик, спрятав тот в шкафу. Теперь в личном номере расслабиться было легче. Не нужно прятать таблетки и притворно улыбаться.
Прохлада живительной влаги приятно обожгла горло, словно приправленная острой специей. Рей зажмурилась, как будто смакуя нечаянно проглоченный кусочек лимона. И чем они только фильтруют воду? Если вообще фильтруют.
Панорама города Киото искрилась небесными фонариками из звезд на бескрайнем бездонном куполе неба. Исполинские горы грозно очерчивали горизонт. В груди приятно разливалось странным ностальгическим чувством тепло.
Она ощущала его присутствие. Здесь, в этом городе. От осознания, что они стоят под одним небом и, возможно, смотрят на один и тот же пейзаж, заставило сердце сжаться, а пьяной истоме склониться в легком головокружении.
Веки налились свинцом, и усталость разлилась по всему телу. Стянув на ходу потяжелевшую одежду, натянув шелковую материю халата, Рейко в беспамятстве рухнула в объятья перины. Но сон украл ощущение опоры, и Рейко падала вниз, птицей раскинув руки. Ветер хлестал по лицу, а ноги царапали влажные камни стен, что сужались, пытаясь вновь закрыть бескрылую птицу в клетке. Из груди вырвался безмолвный крик, отдавшийся скрипучим песком в глотке, и Акияма упала в пустоту.
Тяжесть тела вернулась, каждой клеткой Рей ощущала влажный от пота шелк, мягкую перину, гуляющий на обнаженных участках кожи легкий ветерок. И чужое тактильное прикосновение, словно ощущение скользящей по телу змеи. Нечто холодное и грубое, кажется, напоминающее грубую кожу перчатки. И невидимая рука чуть надавила на грудную клетку, прошлась от ключицы по ложбинке к ребрам, к плоскому животу. Ткань халата исчезла, и ночная прохлада игольчатыми мурашками вонзилась в и без того бледный холст. Слишком томительно долго невидимые руки стягивали шуточную преграду от её бесстыжей наготы. Горько-сладкая нега заставила нервно сглотнуть. Внизу живота томительно тянуло — грубая кожа перчатки пропала, пальцы провели по острым скулам и потрескавшимся губам, что попытались вопреки сну произнести возглас о помощи.