Лилия для Шмеля
Шрифт:
Отчаявшись разузнать необходимое, Веспверк сел на стул, сжал руками голову и простонал:
— Ну почему?! Почему приступ случился у вас?!
И я замерла, перестав дышать… Даже волосы встали дыбом.
Веспверк, заметив мой шок, метнулся к кровати, упал на колени и, схватив меня за руку, безумно зашептал:
— Что вы вспомнили?! Что?! — он тряс мою руку и заглядывал мне в глаза, как смотрит умирающий от жажды на живительный источник. Как глубоко несчастный человек, надеющийся получить исцеление, а я смотрела на него и не могла ответить. Не могла, потому что не верила, что мое предположение
— Корфина?! Корфина! — тряс меня Веспверк, и я сдавленно произнесла:
— Возможно… потому что… — с его помощью села на постели и прижала ладонь к груди. — Потому что мы поменялись с Вейре тарелками.
После моих слов Освальд посерел, отшатнулся и завертел головой, не веря в догадку. Я даже испугалась.
— Ваша Светлость… — осторожно коснулась его руки. — Ваша Светлость?!
Он не отзывался, и тогда окликнула громче:
— Освальд!
Герцог вздрогнул и прохрипел не своим сиплым голосом:
— Кто приносил еду?!
— Не знаю! Когда мы пришли, поднос уже стоял на столе!
— Еда была теплой?
— Не очень!
Облокотившись на постель, Веспверк медленно поднялся и, пошатываясь, направился к двери.
— Я найду его! — пообещал уходя.
Не сомневаюсь, что исполнит обещание, и все же искренне желаю удачи. Ведь если все так, правда, — это страшно.
Стоило представить, что случилось бы, не поменяй я тарелки — накатывала волнительная дурнота. После всех моих «выходок» Веспверк в приступе сына обвинил бы меня, спустил всех собак, и я бы ни за что не оправдалась! А о Вейре и подумать страшно…
Кто-то очень хитро все обставил. Но кто?
Считается, что Вейре унаследовал приступы от матери, а, значит, отравитель действует под боком Веспверка давно, и он вне подозрений. Но зачем? Какова его цель? Избавиться от Вейре, подставив меня?! Или от нас обоих? Или же я подвернулась случайно?
Изводя себя догадками, одна ужаснее другой, я с нетерпением ждала нового визита Освальда, однако он не приходил. Будь у меня чуть больше сил — сама бы дошла до кабинета, однако из-за слабости все, что могла — это лежать и думать. Но даже моему терпению наступил предел.
— Мигрит! Позови Его Светлость! — не вытерпела я.
— Не могу, Ваша Милость, — виновато возразила служанка, старательно взбивая слежавшуюся подушку. — Мне велено не отходить от вас ни на шаг. Его Светлость даже Гизо позволил остаться в особняке, чтобы никого из его любопытной прислуги не подпускать к вам, и не позволить им разнести слухи.
— А как Вейре?
— Чего не знаю, того не знаю, Ваша Милость.
Закусив губу, я смерила Мигрит досадливым взглядом, однако это ее не проняло. Вышколенная Ильнорой служанка считала, что каким бы ни было решение господ, его лучше не игнорировать, дабы не потерять место. И мне ничего не оставалось, как оставаться в постели и изводиться догадками и подозрениями.
«Хоть бы визит учтивости нанес!» — злилась я на Освальда, когда потеряла всякое терпение. Да и как сохранять хладнокровие, когда лишь по случайности миновала большую беду, и нервы накалены до предела. Наверно, я бы впервые накричала на прислугу, но на счастье в дверь постучались.
— Добрый день, Корфина, — он поставил пухлый саквояж на стол и сел у изголовья постели. — Рад, что идете на поправку.
Он был действительно рад, если судить по его глазам.
— Добрый, — отринув неприязнь, ответила я. Все-таки благодаря стараниям доктора жива.
— Вы счастливица.
И все же неловкость ощущалась в комнате, разговор не складывался, поэтому я перевела беседу в деловое русло.
— Что со мной произошло?
Кратье молчал, пока насупившаяся Мигрит не оставила нас наедине. Лишь потом выдавил из себя:
— Подозреваю, вас отравили.
Да, я догадывалась, но сказанное все равно пугало. Дыхание сбилось, а пальцы невольно стиснули одеяло.
— Герцог говорил, что… симптомы похожи… на приступы Вейре…
— К сожалению, это так, — подтвердил Кратье. — И если бы не ваш случай, мы бы продолжали думать, что это наследственное.
— Почему? Неужели не было никаких подозрений?
Решив, что я обвиняю его в некомпетентности, от волнения Кратье нахмурился, покраснел, однако, к чести, принялся терпеливо объяснять ситуацию.
— Если бы все было так просто, — тоскливо вздохнул, и вместо дерзкого толстяка, я увидела перед собой понурого мужчину, втайне страдавшего от сомнений и недооцененности. — Я работаю у Веспверков почти два года. За это время видел не один и не два приступа Вейре, однако как ни осматривал мальчика — не заметил никаких признаков отравлений. Лишь обычная для приступов симптоматика: бледность, слабость, заторможенность, слабое сердцебиение и дыхание. Я консультировался с коллегами — и вердикт был единогласным.
Теперь-то я понимаю: причина в том, что яд начал на Вейре действовать еще в материнской утробе. Это повлияло на здоровье: он родился очень слабым и что выжил — уже чудо. Зато у него выработалось привыкание к яду. Это и позволило Вейре выжить вопреки всему.
— Его продолжали медленно травить?! — я и так знаю чудовищный ответ, но он никак не укладывается в голове.
— Да. Редким, неизвестным в Корвисте ядом. Освальд сейчас опрашивает слуг, особенно тех, кто служит давно.
Стоило представить, что Веспверк испытывает сейчас, сердце сжималось от сочувствия. Он потерял дорогого человека, корил себя, что не сделал всевозможное и не спас. Потом переживал за сына и боролся за его здоровье. А теперь узнал, что горе ему принес тот, кто давно живет или служит в его доме, кому он доверял и доверяет…
— Бедный герцог, — вздохнула я.
— Верно, — согласился Кратье, и мы замолчали, погруженные в свои думы.
«Если у Вейре выработался иммунитет к яду, то та доза, что я съела, была действительно смертельной. И как бы не Кратье — не было бы уже Корфины…» — размышляла я, вскользь рассматривая изящные часы со статуэткой.
— Как вы спасли меня?
— Благодаря элементальному колоколу. Он не панацея, но помогает чистить кровь и облегчает состояние больного, — в здешней медицине я не сильна, и доктор, заметив мое недоумение, пояснил: — Помните сеансы Вейре в синем стеклянном колпаке?