Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
— Как вы догадались?
— Я ведь плотовщик, — громко ответил Зырянов, — а направление реки очень важно для транспорта и сплава леса, что правильно отметил Бернард Егорович. А геологическую карту Якутии каждый из нас должен помнить.
Таня фыркнула. Лидия громко сказала:
— Не унывайте, Бернард Егорович. Зато вы наверняка не примете известняк за битум.
Бернард Егорович на эту поддержку ответил злобным взглядом. Таня убежала из-за стола, бросив недоеденное второе. Она ждала Лидию на палубе и все еще смеялась.
— Зырянов же разыграл всех своими известняками! Когда ты
Лидия холодно ждала.
— И вот тут-то Зырянов… Нет, ты подумай, какой хитрый!.. «А вот такого, сказал он, академик Архангельский не видел в вилюйской впадине и вы не видели». Небель посмотрел и заявил: «Это тоже известняк». Но я-то видела, что это настоящий битум. И поэтому Небель никогда не простит твоих слов, — закончила Таня с торжеством. — Он ведь принял битум за известняк! Он так и понял, что ты на это намекаешь!
Лидия молчала. У нее мелькнула мысль, что Таня, восхищаясь ею и немного завидуя, влюбилась в Небеля.
Таня заглянула осторожно сбоку в глаза ей и перестала болтать.
Лидия пристально вглядывалась в ровно-беспрерывную рябь льдинок вдоль борта и наблюдала за собой — за тем, как началось и усиливалось головокружение. Пароход поднимался навстречу ледяной ряби, но в то же время он уходил от тяжелой шуги. Лена замерзала снизу — от Ледовитого моря. Шуга, плывшая сверху, на самом деле надвигалась и нарастала от устья реки. Внизу она уже вымостила просторы Лены крепким льдом. Она гналась за пароходом, загоняя его на юг, в сужающиеся верховья, и запирала за ним путь назад. А вверху не было надежного затона для большого парохода… Лидия уже плохо чувствовала железные высокие поручни, навалилась на них. Сейчас она улетит в широкую, ровно бегучую, бесконечно стремящуюся рябь… Она испуганно схватилась за железо.
Пусть он невиновен перед наукой, зато он виновен перед Лидией Цветаевой. А в чем он виновен?
Но все льдинки стали крупнее, их стало гораздо больше, теперь просто много было их. Теперь уже было очень холодно.
День за днем тянулись известковые горы. На северном берегу они сменялись низменностями и пашнями.
«Наблюдателю с парохода кажется, что река течет по обширной горной стране», — вспоминала Лидия из Обручева. На самом деле это слабоволнистая плоскость, сплошь покрытая лесом, — если взобраться на одну из этих кажущихся гор. Ей так хотелось взобраться и увидеть!
Быть здесь, так далеко забраться — и все оставить неувиденным на всю жизнь?.. Невозможно!
В одном месте капитан показал Лидии редкость в Якутии — ключ. Хрустальная жилка билась на ложе из чистого льда.
— Когда же успел намерзнуть лед, да еще в таком количестве?
— Он не успел растаять, — сказал капитан, — это прошлогодний лед. Вернее — прошлых лет. Лед ни в одно лето не успевает растаять. Холодный ключ прикрывает его от солнца.
Капитан
Пароход входил в ущелье. Почти отвесные утесы поднимались метров на полтораста.
— Вы не боитесь револьверного выстрела? — спросил Алексей Лукич. — Маленький браунинг, пустяки.
Он выстрелил в воду. Почти немедленно со всех сторон поднялась стрельба. Лидия вздрогнула. Стреляли уже не из револьверов, а из ружей.
Выстрелы следовали быстро один за другим и сливались в оглушительные залпы. На палубах появились помощники капитана, успокаивавшие пассажиров. Стрелявших не видно было, и так же не видно было дыма, хотя откуда-то из-за скал начала стрелять легкая батарея, а вслед и вторая. Стреляли оба берега. Артиллерийские залпы сотрясали ущелье. Пароход напрягал все силы своей машины, чтобы уйти поскорее подальше отсюда. Сражение утихло так же внезапно, как началось.
— Наше эхо! — гордо сказал Алексей Лукич. — Стоствольное.
Члены экспедиции занимались разбором собранных образцов и ссорились. Зырянов тоже без конца развертывал бумажки и показывал доломиты с Полной. Все его образцы оказывались раздетыми: бумажки с указаниями места, где взят был образец, лежали ворохом, Таня наблюдала с негодованием, а Лидия — с тревогой.
— Товарищ Зырянов, — не выдержала Таня, — я просто не могу этого больше видеть! Мне жаль вас. Или вы относитесь с полным неуважением к геологии?
— О чем вы?
— Как вы обращаетесь с образцами! Вы все перепутаете. Смотрите, как тщательно Бернард Егорович завертывает каждый образец и не выпускает из рук этикетку, пока не завернет. Все образцы у него лежат на своих этикетках.
— Я уверен, что у Зырянова давно все перепутано, — сказал Сережа. — Но для него это не имеет значения…
Зырянов живо повернулся:
— Хотите попробовать? Перепутайте все образцы. Я не боюсь. Только сделайте на камнях пометки для себя, чтобы вы-то сами не запутались.
— И вы, конечно, обратно приведете их в порядок? — сказал Сергей насмешливо и сразу принялся за работу.
— Не надо, вы все перепутаете! — закричала Таня. — Не позволяйте ему!.. Остановитесь! Довольно!
Зырянов, не задумываясь, определил раздетые образцы. Таня держала этикетки в руках.
— Ни одной ошибки!
— Не верю! — вскричал Сергей. — Покажите!
Он проверил свои знаки на камнях и на бумажках и молча торопливо стал раздевать другие образцы подряд. Таня тревожно следила за ним.
— Готово! — воскликнул Сережа, будто играя в фантики.
Минералы лежали кучей. Зырянов стал брать обломки один за другим и быстро описывать их, указывая, откуда взят образец, остро вглядываясь. Таня едва успевала находить нужную этикетку.
— Все благополучно? — спросил Василий победоносно. Он мог допустить ошибку только у них в нумерации образцов, но никак не у себя в памяти.
О зыряновских образцах нескончаемо спорили и обращались за разрешением споров не к Порожину и Небелю, а к Цветаевой. Лидия сказала, что химический анализ вынесет окончательный приговор зыряновским доломитам, а пока спорить не о чем.