Любовь хранит нас
Шрифт:
— Смирнов, сми-и-и-ирно! — ору от всей души на ухо.
Серж лениво приоткрывает один глаз, снимает сигарету, зажимая пальцами под самый-самый фильтр, громко опускает на пол стул на все четыре лапы и по-идиотски чинно «вопрошает»:
— Мой добрый и любезный старший брат, тебе желаю здравствовать и не хворать. Команда «смирно», увы, сегодня ну ни хрена невыполнима. Ты с дамой, что ли, бабками не рассчитался, Лешенька?
Чего-чего? Что он сказал?
— Ты выпил, младший? Прям с утра? Наращиваешь темпы, Серый?
— Я не пью!
— А как
— Иди ты на х…
Сергей поднимается со стула, лениво почесывает свой зад и двумя большими пальцами опускает пояс спортивных штанов еще немного ниже — я наблюдаю черную полоску фактически лобковых волос и долбаные кокетливые дырочки на сексуальной пояснице.
— Ты не мог бы не совращать меня своим дешевым блядским видом?
— Не смотри и слюни не пускай. Не завидуй, просто не завидуй. Учись и достойно повторяй — перенимай опыт у более успешного в этом отношении брата.
Чего душой кривить, он очень мощно выглядит — Сергей подтянут, основательно высушен и даже несколько татуирован — по позвоночному столбу практически до основания шеи набито анатомическое строение всех позвоночных дисков. Картина маслом — «Серега Джуниор — тыловая часть, скелет! Смотреть, но ручками не трогать». Он прищуривает весьма надменно один глаз и небрежно кивает подбородком в сторону окна в наш внутренний микродворик:
— Сидит уже битых два часа на лавке. Снежная фея — утренняя Аврора, такое, я должен сказать, «просто нечто из другого мира» нацеленное на близкий контакт, по-моему, той самой третьей степени. Когда…
— Она лежит, Сергей, — с твердым намерением сделать себе кофе подхожу к столу, заглядываю в раковину, потом хлопаю дверцами кухонных шкафов, разыскивая хоть какую-нибудь чистую посуду. — Она лежит! Лежит, лежит, лежит. Она, вообще, жива? Сука! Даже не переворачивается! А ты, мерзавец, хоть бы алый зад закрыл. Правда же, так нельзя. Ты практикуешь жесткий секс, братишка?
— Не-не, старшой, ты ни хрена не понял. Не стоит мою личную жизнь с дерьмом мешать. Я вот про эту. Во-о-он! Смотри! Сидит и руки трет. Замерзший зяблик отморозил лапки-крылышки, а значит, красный клювик не сможет мозг тебе клевать. Так радуйся, братишка!
Он тянет меня за руку и фактически подводит к широкому окну — мы располагаемся плечо к плечу, у самого подоконника:
— Я за ней наблюдаю все утро. Ты знаешь, впечатляет ее верность или все же глупость! В любом случае пусть посидит часок, а потом я ее в гости приглашу. Девчонка заплыла в нашу гавань где-то в пять утра. Топталась возле двери — я слушал, как она там дышала, слушал, как шептала, потом просто тупо слушал. Ждал, когда вдавит кнопочку звонка. Не-е-ет! Бог, видимо, отвел. Ну, я устал и от двери отошел! А дама вот присела на запорошенную лавку, и так сидит уже в общей сложности где-то два часа. «Мисс незнакомка» медитирует…
Я всматриваюсь и вытягиваю шею — размазываю ряху по стеклу и корчу рожи. Не понял! Это, что ли, Климова? Та самая Оля? Господи, это и правда она? Прищуриваюсь, как будто очень плохо вижу, рассматриваю забредшую живую жертву
— Твоя старая знакомая, Алексей Максимович? Шлюха, которой ты не заплатил честно заработанный гонорар? Мне вызывать полицию и заявлять о грязных сексуальных домогательствах? У тебя проблемы, Леша?
— Она сидит там два часа? Серый, ты уверен?
Брат кривляется:
— Обижаешь!
— Какого хрена? — шиплю. — Что ей тут понадобилось?
— Кто она, Леха?
Действительно, а кто она? Пока, если честно, по обстоятельствам вообще не сориентировался, поэтому незамедлительно закладываю отца:
— Дочь батиного очень старого и хорошего, но уже покойного друга. Просто здесь? Нежданчик, как говорят. В чужой стране? Сама? Как это вышло?
— Та-а-ак! Понятно! Она преследует тебя? Был с ней в чересчур близком половом контакте, кобелина? — Серый потирает указательные пальцы друг о друга, а затем закусывает нижнюю губу. — Вы хоть предохранялись? Она нам сейчас тут палочку с голубенькими крестами не предоставит? А ты, мой храбрый Лешенька, по-видимому, начал пакостить в краснокнижном пожарном загоне, да? Батя тебе отрежет яйца и зашьет, сам знаешь, что — чтоб неповадно было…
— Можно выключить эту дебильную фонограмму? — рычу сквозь разрывающуюся мелодию. — Я уже основательно оглох.
— Теперь, похоже, да, — брат через свое плечо направляет пульт — система резко замолкает. — Что ей надо, Леха? Это как бы «раз». Что за жалостливое пресмыкание у моей двери? Пожалуй, «два». И откуда у нее мой адрес? «Три». Ну! Теперь, пожалуй, удиви меня!
Молча направляюсь к входной двери, а братец следует за мной, по-моему, даже скачет от нетерпения:
«Леша-Леша, приведи девочку к нам домой! Какое чудненькое диво дивное!».
— Серый, я прошу, накинь что-нибудь на свой великолепный торс. Ты прекрасен — никаких сомнений, но…
— Заводи свою подругу. Обсудим ее присутствие, вторжение в мои пределы, незаконное проникновение в частную собственность, а потом я решу, что делать с моим привычным и всегда востребованным «ню».
— Сука! — открываю дверь и вполоборота сквозь зубы рявкаю. — Напяль, дебил, что-нибудь на себя! Кому сказал!
Брат цокает и разворачивается.
— Иди туда, а то девчонка насмерть околеет. Там сегодня минус два, но жуткий чересчур пронизывающий ветер.
Выхожу на крыльцо и вприпрыжку спускаюсь по ступенькам. Ольга поворачивает голову и замечает меня. Она встает, расправляет задравшийся на бедрах светло-серый пуховик и поправляет шапку. Румянец на лице, пушистые варежки, смешной огромный меховой бубон и, словно извиняющийся, взгляд по-прежнему очень дикой кошки.
— Что ты здесь делаешь? — иду сразу в наступление. — Какого хрена приперлась? Чего надо?
Климова делает шаг назад — Ольга спешно отступает и тут же упирается коленями в брусья лавочки, при этом смешно укладывается сочной жопой. У нее открывается рот, глаза слезами наполняются — по-моему, стерва хочет что-то мне еще сказать: