Любовь хранит нас
Шрифт:
— О, твою мать! — как от заразной отклоняется. — Дальше не надо, не продолжай.
Я выдыхаю, а он мгновенно затыкается.
— Доброе утро…
Голые ноги в желто-зеленых синяках, мужская помятая рубашка, спущенная с одного плеча, заброшенное орлиное гнездо на голове, размазанная тушь, люминесцентная помада и шустро бегающий взгляд:
— Детка, маленькая, а ты уже проснулась? Сладенькая, ты очень поздно. Но-но, не куксись, рыбонька. Пора домой, пора, моя крошечка! Дзынь-дзынь, пора на работу. Сейчас-сейчас отблагодарю за оказанные
— Где я? — девица широко зевает и обводит взглядом окружение. — Хэллоу! — машет Ольге рукой и долбано пускает слюни.
Климова непроизвольно вжимается в меня, хватается за ногу и вполоборота шепчет:
— Здесь какой-то притон? Вы все под кайфом? Кто эта девушка, Алеша?
Да кабы я знал! Это не мое богатство, а Сережино.
— Почему сразу притон, кружок? Это творческая мастерская, музыкальный дом-салон! А я — художник, импровизатор…
Дебил ты, Серый! Эпатирующий общественность мудак — ни больше ни меньше.
— Проводи даму, маэстро. Одень ее, что ли, умой на всякий случай и отсыпь горячий нал, — отдаю приказ, а в сторону как будто стыдливо выдыхаю. — Не обращай внимания!
— Алеша…
— Идем туда!
Беру ее за руку и двигаюсь на кухню. Нет, наверное, не стоит! Грязная посуда, заполненная пепельница и затхлый невкусный воздух. Куда тогда?
— Оль, давай, наверное, наверх. Там есть моя комната.
— Алеша, подожди, пожалуйста.
Чего ждать, Климова? Чего мне еще ждать? У меня от тебя крышу сорвало четыре месяца назад, а сейчас, когда вот-вот все вроде стало на свои места, ты за каким-то хреном на горизонте снова объявилась.
Не слушаю ее, проталкиваю перед собой и легко по заднице хлопаю:
— Туда, Климова, шуруй ногами, пока на плечи не закинул.
Ольга идет, озираясь по сторонам, чересчур внимательно рассматривает обстановку:
— Тут очень грязно, Алексей.
— Ну извини, не Хилтон, не Ритц и даже не долбаная Плаза…
— Это какой-то жалкий скотный двор.
— Шепчи потише, у Серого музыкальный слух, длинный язык и очень сильные руки. Башку оторвет и скажет, что так тебя сюда курьер под дверь принес.
Она замолкает и дальше двигается, покачивая головой и задом. Останавливается перед дверью и чего-то ждет — мне нужно проявить галантность?
Хрен с тобой — ногой толкаю и, кланяясь, кривляюсь:
— Прошу, Ваше Величество.
Ольга заходит в мою комнату и топчется в самом центре. Не убранная кровать, разбросанные вещи на креслах, какие-то бумаги на чертежном столе, есть пустые банки из-под пива.
— Леша…
— Не смей, — поднимаю палец и указываю им в лицо, — не смей даже заикаться об отсутствии стерильности. Тут не твои порядки, а я тебе не подчиняюсь. Я тебя, — соплю и злюсь, — я тебя, тебя, — мысль как-то не идет, — ты меня достала. Чего сюда приехала?
Она крутится вокруг своей оси — хочет сесть, но природная брезгливость, видимо, запрещает это делать.
— Куда я могу сесть?
— На кровать, Оля. Вот кровать, усаживай
— Алеша…
— Еще раз скажешь «Алеша»…
Она подходит вплотную ко мне и ладонью закрывает рот. Да чтоб меня! Я опупел, онемел, ослеп и проглотил свои злость и горькую обиду.
— Я не хотела ехать, слышишь? — встает на цыпочки, руки не убирая, заглядывает мне в глаза и шепчет. — Не хотела, Алеша. Знала, что ничего путного все равно не выйдет и ты очень зол, наверное, разочарован, раздавлен, унижен и оскорблен. Мы тогда…
— Пусти меня, — прикусываю ей руку, мычу и выдираюсь. — Стерва! Чего тогда приперлась?
— Попросить у тебя прощения.
День, сука, как-то прям с утра не задался! Проснулся в депрессивно-агрессивном настроении, а потом все стало только хуже — нежданчик, живой, плаксивый и таинственный подарок, присланный с отеческого материка. Спасибо, любимые родители! Она приехала попросить прощения? У меня? Вот же лицемерная дрянь! Не далековато забралась, Климова?
— Не надоело еще за судьбы мира извиняться?
— Я не хотела, — такое впечатление, что она меня не слушает и даже не замечает. — Лешка, ты не отступал тогда, я ничего лучше не придумала…
— Хватит! Сейчас начнешь говорить, что готова взять назад свои слова, а все сказанное считаешь глупенькой ошибкой. Ты сказала…
Не могу вспоминать — это было больно и обидно. После того страшного скандала в моей башке засела одна очень надоедливая и шальная мысль:
«А вдруг она осмелится? А я ведь даже об этом не узнаю».
Но я выкрутился и был в курсе всех ее интимных дел, которые эта дама за моей спиной проворачивала. Мне помогала мать! Она звонила Климовой и осторожно интересовалась, что да как, как ей живется, не тошнит, не болит, не тянет. А сейчас?
Незаметно окидываю беглым взглядом весь силуэт — у Ольги плоский живот и она, если честно, сильно похудела.
— Я не беременна была, Алеша. Было женское нездоровье. Пришлось немного полечиться. И все, больше ничего, — оправдываясь, с улыбкой шепчет, — ложная тревога.
Нездоровье? Это все из-за меня? Я был виноват? Что с ней было? Я бросил ее, оскорбил, возможно, теми жесткими словами наотмашь ударил. Начинается опять, Смирняга? Пыл прошел, и ты поплыл, как масло в раскочегаренном казане. Приехала, почесала ласково за ушком, а ты упал на спину и предложил ей брюхо почесать. Имей же гордость, «Леша»!
— Вы завтракать будете, голубки? — Серж очень целомудренно стучит в дверь и елейно-пакостливым тоном спрашивает. — На сытый желудок скандалы лучше. Они сочнее, что ли? И потом, силы для примирительного секса тоже нужны. Или вы там уже голые?
Она краснеет, оглядывается и отступает от меня. Спиной наталкивается на комод и там с каким-то заговоренным видом застывает.
— Серый, отвали, будь так любезен. Мы сами разберемся. Поедим, когда поговорим, — на автомате отвечаю, не спуская со стервы взгляд.