Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Не-е-е-т! — смеюсь. — Скорее наоборот. Я обожаю жизнь, Евгения! Не приписывай мне того, чего в помине точно нет.
— В любом случае, так это не лечится, Сережа, не обманывай, — она поднимает руки и гладит мои щеки. — Ты был не прав. Господи, — оглядывается, смотрит вниз, — сколько здесь метров?
— Невысоко, Жень, всего лишь четыре с небольшим.
— Всего лишь? — она попискивает и прижимает руки к моим скулам — я в неге закрываю глаза. — Четыре метра, по-твоему, это мало? Сережа, что спрятался?
Командует кубинка?
Вместо того, чтобы сделать то, что она смешно от меня требует, я обнимаю ее за талию и притягиваю к себе:
— Не отдавай приказы, Женя. Я им, вообще, не подчиняюсь.
— Сережа, — теперь голос ближе, где-то в районе моих губ.
Подняла голову? Подставляется? Сама идет на поцелуй?
Все в том же состоянии вынужденного слепца я безошибочно и очень точно ловлю ее уста. Девчонка что-то пикает, но мне плевать. После нашей близости это первый раз, когда она разрешает себя поцеловать.
— Сереж… — лепечет, когда я нехотя отпускаю губы.
— С поцелуями был договор, Евгения. Так что не обижайся и не предъявляй претензии. Их будет много, целоваться я люблю — это моя фишка, если тебе угодно.
Я отпускаю — чика отстраняется. Слегка отходит, но руку мою не выпускает:
— Идем туда, — подтягивает к балюстраде, — хочу посмотреть на вид.
— Жень, — немного упираюсь, — это без меня.
— Я подержу, Сережа.
Что-что? А на руки взять не хочет? Я бы даже ножками поболтал!
— Ты меня подержишь? Издеваешься, что ли? Не понимаешь, да? — ухмыляюсь и, похоже, как кисейная барышня обижаюсь. — Это фобия. Это болезнь, такой себе психологический блок, барьер, вынужденное ограничение…
— Тебя кто-то испугал? Что ты чувствуешь?
— Какая разница! Я просто не могу на высоте, у меня болит и кружится голова, я ни хрена не соображаю, рук и ног не ощущаю, словно в трансе, тупо слепну, глохну, идиотом становлюсь.
— Постой рядом со мной и все, — настаивает. — За моей спиной, вот тут. Больше ничего не надо делать.
И все, ничего не надо делать? Да твою ж мать! Я, видимо, обязан ей — нецелкой сделал, теперь расплачиваюсь за один в нее толчок и ненасытную головку члена! Женька подходит к перилам и становится впереди меня, за спину протягивает руки и берет мои конечности в свои.
— Обними меня, Сережа.
С этим нет никаких проблем! Это с удовольствием! Раз сама просишь, значит, огреби по прейскуранту и молча распишись. Я, видимо, чересчур активничаю и властно прижимаю женское тело, потому как чика охает и крутится.
— М-м-м!
— Что не так? — таращусь ей в затылок, стараясь вниз и прямо не смотреть.
— Просто обнимай, а не сжимай.
— А я что делаю?
— Помолчи, Сережа.
Хорошие дела! Я стал подкаблучником и бабским угодником — вот что с нами
— Больно, перестань, — она откидывается мне на грудь и закидывает голову, заглядывая в мое лицо.
— У тебя коричневые глаза или… Жень, какие?
Они меняют цвет по настроению хозяйки или у меня еще и дальтонический дефект?
— Конечно. Ты в цветах не ориентируешься, что ли?
— Ну, я ж брутал, тупой мужик.
Сказал и как отрезал. Раз в штанах, то все простительно и разрешено. Забыто!
— Что на ужин будешь, а?
— Без разницы, Сережа, — она смотрит вдаль и, не глядя на свои кисти, выписывает узоры на моих руках.
Это чересчур приятно! Я, сам того не желая, заплющиваю свои бесстыжие глаза.
— Жень…
— М-м-м!
— А у тебя есть какие-нибудь тайны?
На хрена сейчас сказал?
— Не знаю. А что ты имеешь в виду?
— Расскажи о себе, — вдыхаю запах ее волос и расслабляюсь.
Мне бы куда-нибудь присесть!
— О себе?
— О родителях, о братьях, например.
— Если честно, нечего рассказывать. Там все по протоколу, мать, отец и трое младших братьев. Томочку ты и сам прекрасно знаешь. Сереж, у меня, наверное, нет тайн. Это плохо?
Скорее, правильно и спокойно. Так и должно быть!
— Сереж, а как там Свят?
Нет! Это что пытка теперь такая? Убираю руки и отхожу назад:
— Идем, пожалуй, вниз. Разберем наши немногочисленные вещи, подумаем об ужине, а сидя возле камина, на сытый набитый до краев желудок, обсудим все проблемы, что да как.
— Я обидела? Куда ты?
— Женя, я боюсь высоты. С этим не справиться за одно восхождение на второй этаж. Хочу спуститься, принять нормальное для человека положение, хорошо поесть, а потом давать тебе отчет о том, что с тем случайным подкидышем-мальчишкой. Хорошо? Не возражаешь? — стараюсь голос на нее не повышать, но, видимо, с трудом выходит, потому что Женя медленно и неуверенно, шаркающей, не той заигрывающей, походкой идет за мной на некотором расстоянии. Я периодически оглядываюсь, словно контролирую ее шаги.
— А там что?
— Зал.
— Ух ты!
Ну это понятно! Чика, выдай что-нибудь иное!
— Тут есть камин! Дрова! Все такое теплое, душевное. Очень красивый дом.
— Я собираюсь от него избавиться. Тебе, кстати, не надо? Готов по знакомству предложить.
Она стопорится на середине комнаты, оглядывается по сторонам, словно к возможной будущей обстановке приценивается, привыкает:
— Продать? Ты хочешь отдать такое великолепие?
— Не отдать, а на деньги обменять, Евгения. Это как-никак разные понятия. Извини, подарить не смогу, только ты, я и финансовая составляющая.