Любовь нам все прощает
Шрифт:
— А где я буду спать?
Неожиданно, но очень своевременно! Давно, по-видимому, назревший вопрос, а главное, чересчур болезненный и весьма насущный.
— Жень…
— Ты сказал, что дом большой, значит, в нем больше, чем одна спальня. Я права?
— Естественно, малыш-, — осекаюсь, — Евгения.
— Хорошо, — снова отворачивается и что-то негромко бухтит, как будто считалочку вслух повторяет.
— А где ты планировала спать, а? — в красивую спину задаю встречный вопрос.
Я, как истинный мужик, надеюсь, безусловно, исключительно на совместный
— Я, — Женя останавливается перед стеклянной дверью, — не знаю, Сережа, в каких мы после всего, что случайно произошло, отношениях и как нам следует дальше быть?
«Как следует дальше быть»? То есть, если я сейчас ей заверну, что намерен по-серьезному встречаться, со всеми вытекающими из этого последствиями, то сегодня сладкий пряник в кроватку стопудово получу, а если я обманываю ее, просто пользуюсь податливым прекрасным телом, то на задворках бессонную ночь проведу, сам себе надрачивая болезненно стоячий член? Простая логика, «Сережа»! Чего ты тут полемику развел, как в первый раз, ей-богу, в самом деле?
— Комната будет одна, кровать тоже, но ничего там не будет, пока…
— Я сама не захочу, — заканчивает вместо меня.
— Именно, — вытягиваю у нее из ладоней ключ и вставляю в замочную скважину, прокручиваю, нажимаю на дверную ручку и пропускаю ее вперед, — прошу, Евгения.
Она, как своенравная кошечка, заходит в новое помещение, останавливается и опускает вещи.
— Ты рассчитывала на раздельные спальни? — захожу за ней и закрываю дверь.
— Нет. Просто…
— Стеснялась об этом сказать?
Улыбается мне в третий раз, и я определенно понимаю, что о каждом своем шаге в совместном проживании мне придется ей заранее сообщать.
— Жень, мы…
Как бы это понятнее ретранслировать, чтобы не испугать или не натворить иных делов, но в то же время успокоить и заверить в искренности моих намерений?
— Мы были близки, занимались любовью, ты стала женщиной со мной. Ты вообще, блядь, прости, пожалуйста, со мной, понимаешь? Я твоему этому, — ловлю ее гневный взгляд, но не останавливаюсь, — Севе не стал, естественно, отчитываться, но, думаю, что он прекрасно понял, что мы с тобой встречаемся, а так как совершеннолетие уже давно перешагнули, то…
Кстати, а сколько ей лет?
— Жень?
— Да? — снимает обувь и проходит дальше по коридору.
— Мне тридцать один, а тебе… — тактично удочку забрасываю.
— Пока еще двадцать девять, Сергей.
Пока еще? То есть, похоже, существует призрачная возможность, что чика проплатит себе вечный третий десяток и двадцать девять ей будет до скончания
— А когда будет тридцать? — ухмыляюсь. — Такое же в планах у тебя имеется? День рождения в свидетельстве прописан?
— Послезавтра, Сережа.
Мне нравится наш искрометный юмор и лихой тандем!
— Я не знал, — шурую за ней по коридору.
— Я ведь и не говорила, — звучит, как само собой разумеющееся.
— С меня подарок, — подхватываю ее под локоть.
— Ты его уже подарил.
— Не понимаю, — улыбаюсь и направляю нас по деревянной лестнице на второй этаж.
— Два выходных дня в таком чудесном месте. Мне этого вполне достаточно.
Твою мать! Что с этим гребаным местом «не так»? Мать млеет от обстановки, отец надолго уединяется в «сосновом бору», а вот мы с братом испытывали в этом месте всегда нечеловеческие мучения. Нас привозили сюда, как на курорт, к «любимой бабушке», по-видимому, все же к дядюшке, только вместо плюшек и банок с малиновым вареньем, мы с Лехой получали по тридцать три наряда вне очереди. За что? Зачем и почему?
— Разве это подарок? Иди сюда…
Мы заходим в ту самую единственную комнату, оставшуюся на втором этаже.
— Какая красота!
У нее действительно экстаз или она играет и не хочет обидеть гостеприимного хозяина и по совместительству женского реабилитолога «СМС»? Нажимаю на кнопку автоматического поднятия жалюзи и открываю нам обзор на огромную террасу.
— Здесь с каждой стороны стекло? — чика шустро вертится вокруг себя. — И там и там?
— Друг напротив друга, Женя. Две глухих стены, а это папина задумка, да и был печальный опыт у его младшего сынка.
— Не поняла, — она берет меня за руку и подтягивает к выходу на смотровую площадку.
— Жень, у меня проблемы с высотой.
— Знаю, — улыбается в четвертый раз — видимо, я все теперь считаю, — хоть и живешь на пятнадцатом этаже. Идем туда, хочу посмотреть вид и что там.
В пятнадцать лет, когда я экстерном окончил школу, решил живую сущность перевоспитать — в прямом и переносном смысле этого слова. Хотелось излечить себя от фобии весьма кардинальным способом. Здесь, еще до батиной перепланировки, были детские комнаты — мы барчуки с братцем и большие индивидуалисты, поэтому, естественно, — у каждого своя. В каникулярное лето перед поступлением в институт, в очередной загон на трудоотработку, я решил по-черному испытать себя:
— Я выпал из окна, Жень. Именно здесь, в этом доме, где-то в приблизительном районе, наверное, вот этого дивана, — указываю на деревянную мебель под навесом.
— Выпал? — она округляет глаза, останавливается и внимательно рассматривает меня.
— Открыл окно, стал на подоконник и закрыл глаза, затем отпустил руки и пытался удержать равновесие. Есть такой способ…
— Ерунда! Не верю. Это какой-то глупый акробатический номер, эквилибр без мозгов или юношеская блажь. Ни за что не поверю, что врачи что-то такое рекомендуют — это самое настоящее самоубийство. Ты суицидник, что ли?