Любовь нам все прощает

Иголкина Леля

С Женькой утренний подход, похоже, абсолютно не прокатит. Чика, самостоятельно эмоционально освободившись, теперь, зараза, сладко дрыхнет и не думает вставать. Зато у меня подъем во всех местах — четкий, ясный, бодрый… Мощный! Укрываю озабоченную девчонку и лениво со сладким и глубоким «ох-ом» перекатываюсь на свою сторону, отползаю по матрасу, перемещаю ноги на пол и присаживаюсь в кровати. Обхватив руками голову, внимательно рассматриваю комнатный ковер…

«Что ты хочешь? — Привет, Сережа! Не отвлекаю? — … — Я подумала, что ты желал бы встретиться. Может быть… — Я не в городе и на выходные не собираюсь приезжать. Ты долго не звонила… Видимо… — Только из заграничной командировки вернулась! — А сын? — У моих родителей. Хотел бы с ним

увидеться? — С чего бы? Твоя жизнь, твой ребенок, твоя проблема, но не моя… Абсолютно никаким боком не касается. Я спрашиваю исключительно из вежливости. Так принято общаться в благоразумном обществе. Не надо ничего себе придумывать. Все ошибочно, а ты, к несчастью, сама себя обманываешь. — Сережа, завернул речь и не заметил, как унизил женщину? Тебе это нравится, да? Богуешь, царствуешь, ликуешь! Смотрите, люди, как я могу. Хочешь, чтобы я на коленях приползла? Никак из памяти не вытравишь, не простишь, не забудешь… — Что-то еще? — Ты сейчас с женщиной? Со шлюхой? Новую щель нашел? Странно дышишь. Запыхался? Сука укатала? Вы… Вы занимались любовью? Ты трахал ее? Трахал бабу? Член, кобель, пока не стер? — … — Сережа, прости-прости-прости! Сереженька… — Смени пластинку, Катя. Говори исключительно по существу, по делу. Слушаю тебя. — У нас все хорошо, ему нравится ходить в школу, уже ведь третий класс. Он умный мальчик. Можно я перешлю тебе фотографии его рисунков. У него все-все получается. Он очень умный… Ну почему? Почему ты не хочешь его? Се-е-е-режа! — Мне пора!».

Холодный душ, по-видимому, в скором времени войдет в привычку. Я обмываюсь ледяной водой и даже не стону. Или атрофировались подкожно нервные окончания, или я тупо закаленный черт! Рассматриваю сухое жилистое тело в зеркале, пересчитываю свой татуаж, кручусь-верчусь, как малохольная девчонка, стряхиваю мокрые волосы и трогаю щетинистое лицо.

— Пусть испанская дама скажет, бриться мальчику или не стоит, заодно проверим наш уровень стеснения.

«Ты классный! — Я сказал, перестань! — Я ошиблась, Сережа. Слышишь? Почему ты такой злопамятный? — Я злопамятный? Ты охренела? — Ошиблась, да! У меня есть смелость все это запросто признать… — Катя, солнышко, ты просто из трусов выскакиваешь, стараешься приткнуться к новому плечу. Не более… Я вдруг классным стал! О-Б-А-Л-Д-Е-Т-Ь! Не ты ли, дрянь, орала тридцать дней назад, что я задуренный задрот. Вундеркинд! Мудак и… Папенькин сынок! — Прости меня, Сереженька. Прости, прости, прости… — Запомни, Фильченко, раз и навсегда — между нами никогда, ничего, ни при каких условиях, ни на какой планете БЫТЬ НЕ МОЖЕТ И НЕ БУДЕТ! Уяснила? Еще раз спрашиваю, ты уяснила, Кать?»…

Шесть часов утра! Рановато для «Сереженьки Смирнова». Обычно его рандеву по земной планете начинается в районе восьми ноль ноль. Последние три летних месяца — исключительно с поездки с пацаном, с отчаянно голодным Святом. По еще немного сонному городу мы рассекали с парнем, словно банда отморозков-иждивенцев, охотников за грудным молочком. Непроизвольно растягиваю губы в улыбке, отпиваю растворимый сладкий кофе, морщусь и… Звонко сплевываю в раковину! Помои, твою мать! Пока чикуита проснется, я без кофе заново засну. Сажусь на диван, вытягиваю ноги, забрасываю голову на спинку и бешено вращаю глазами.

— Привет! — тихо отвечаю в трубку. — Не спится, братец?

— Как ты, Серж?

— Я трезв, Леха. Может, хватит? Я сорвался всего лишь раз, а ты теперь взял полноценное шефство над моей гнилой персоной.

— Всего лишь раз? Это шутка? Вместо того, чтобы выказать мне с одалиской великодушное «спасибо», ты бурчишь и воешь, как несправедливо старший брат обвиняет тебя в законченном алкоголизме.

— Ты и сам прекрасно знаешь, что это не так.

— Ага-ага. Как дом, Серый? — чую, что Смирняга улыбается. — Как Женя? Она там с тобой?

Да! Они действительно из одного котла! Черти, видимо, на грешную твердь их по несознанке отпустили или Леха освобождение звонко проплатил. Растрепала ХельСми? У-у-у,

ведьма! Я ей задам!

— Я не отчитываюсь тебе, братуха.

— Ты только что все сам и подтвердил.

А ведь старший прав! Сказал бы, например, что не знаю или дом охренеть какой шикарный, долбаные незатыкающиеся птицы, стремительная речка, и кровососущие малярийные комары, брат бы отцепился без условий. А так, я начал препираться, что-то даже отрицать, в результате мудрому «Лексею» все стало и без объяснений ясно.

— Она со мной, но…

— Дальше можешь не продолжать. Надеюсь, Женя вправит тебе мозг, поставит голову на плечи, и ты завяжешь с асоциальным поведением…

Ну с кое-чем я уже как будто завязал! На что чикуита может повлиять? Самому теперь, блин, интересно!

— По-твоему, я дегенерат и отщепенец? Что асоциального ты во мне нашел? Я уверенная человеческая единица с антиморальным поведением?

— Да есть у тебя немного, Серж.

Брат ненадолго замолкает, слышу, как выходит, наверное, из общей комнаты, куда-то чешет, заходит в новое звукоизоляционное помещение и, наконец-то, выдает:

— Я чего звоню…

Сука! Я ведь замер и даже рот открыл…

«А твои высокоморальные родители не хотели бы познакомиться со своим очень взрослым внуком? А? — Вряд ли, Катя! Это все? — Он ведь их кровь и плоть… — По-моему, мы с тобой уже неоднократно обговаривали условия, поэтому заканчивай спекулятивные мероприятия и завязывай свой шантаж. Я могу заявить на тебя. Ты мешаешь мне спокойно в мире существовать. Это статья, Фильченко! — Сдашь меня? Мать своего единственного, насколько мне известно, сына! — Запросто, Кать. У меня отсутствует совесть, а с моралью я расстался десять лет назад, когда был несправедливо обвинен одной девкой… — Что я и говорила! Ты просто вымещаешь на сыне зло. Злись на меня, Смирнов! — Это все? — Найду способ. Веришь? Я ведь из шкуры вылезу! Я выкручусь! Абсолютно не стесняясь, расскажу твоим чересчур порядочным родителям, что несколько лет ты нагло отказываешься от собственного сына… — Сколько? — Что? — Счет напомни! И скажи новую сумму! — Купить меня решил? — Я эти несколько лет плачу тебе и твоему сыну. Этого, по всей видимости, мало? Ты решила…».

Леха в курсе! Он все знает! Вот же стерва! Удавлю суку! Я ее…

— Морозов хотел с тобой увидеться. Слышишь, Серый?

— Зверь? — выдыхаю и вытираю вспотевший лоб.

— У него есть деловое предложение к тебе, если я правильно секу ту ситуацию, которая сейчас складывается в нашем ресторане.

— Ему нужен ручной музыкант?

— Не пори чушь! — брат заводится. — И потом, это деньги. Вложишься и будешь с Женькой купоны стричь, дело-то развивается, старик. Макс — умница и трудолюбивый мужик, у него есть хватка в этом деле и отменный вкус. Речь идет о расширении и новом формате. МаксиЗверский хочет ирландский паб или «по-научному», чтобы тебе понятно было, питейное заведение с эстрадой.

— То есть я его придворный шут?

— Не выспался?

— Да нет, как раз наоборот. Спал, как младенец, уже давно такого не было.

— Короче, если сам не догоняешь, светлую голову подключи. Только не блондинку! А Евгению! Она однозначно трезвее тебя! Когда вы, голубки, назад?

Как в школе под крылом у мамочки! Я рапортую братцу о своих планах на два выходных дня?

— Я подумаю, — выдыхаю в трубку.

— Сделай милость, Серж. Тебе понравится, зуб даю. К тому же это не единоличное владение, а полноценное партнерство — Морозов, ты и я.

— А Гришаня?

Брат сопит и громко цокает, по-моему, Леха даже что-то сплевывает:

— Они с Максом сейчас немного не в ладах.

— А-а-а! Надолго?

— Ты стрелки-то не переводи. Я на добровольных началах выступаю в качестве посла, парламентера, с перспективным деловым предложением. Я все сказал, а ты обдумай!

— Принял! Ничего не обещаю.

— Все! Женьке привет от нас с Олей передавай. Держи там себя в руках. Не пей…

Я тупо сбросил вызов. Старший просто охренел!