Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Зачем это все, Велихов? Что вы с моей девочкой хотели друг другу доказать? Или, может быть, что-то по детству не поделили? Сейчас такие тайны, блядь, всплывают, что даже страшно представить. Да вот хотя бы Макс! Любить до умопомрачения Надежду и такую впоследствии нагородить херню. Лучше не вспоминать об этом! Детвора-детвора!
Она хотела ребенка, Юра. А я… Я просто ей не отказал. Помог, по-видимому. Так же это называется? Не знаю! Правда, я не знаю, как так вышло. Не знаю, как я согласился на эту авантюру. Не знаю, зачем придумал этот долбаный контракт. Вернее, с
— Наташа хотела ребенка, — не глядя на Шевцова, уставившись, как зомби в лобовое, не разжимая губ, угрожающе произношу.
— Велихов, хватит! Сейчас зальешь, что пожалел ее? О добром деле мечтал, Робин Гуд по сперме? Искусственно или все-таки вживую брал? Ты ведь был с ней, с моей дочерью? Вы встречались? Я помню этого коня, — шлепает рукой по бардачку.
— Да. Был. Встречались.
И об этом я абсолютно не жалею!
— И что не так?
Я сделал ей ребенка и оказался, видимо, не в удел. Не «что» не так, а я не «тот»! Не удовлетворяю Черепашку! Плохой мужик! Экстерьер неподходящий! Сам же ведь сказал… ЭГОИСТ! Да к тому же… МУДАК! Хоть и брюнет, с голубыми глазами, с собственным домом и двором…
— У меня нет собаки, Юра, — ухмыляясь, выдаю.
— Чего-чего? — спрашивает до жути издевательским шепотом. — Ты башкой тронулся, сопляк?
Наверное! Тут опять не знаю!
— Не люблю блохастых тварей. Не терплю беспорядок, Юрий Николаевич. Бардак в жизни не выношу!
Наконец-то замечаю в транспортном потоке знакомую машину. Горят тормозные фонари! Ждет, сука, разрешения для дальнейшего движения! Куда вы едите, друзья? Где вам, голуби, помазано? Куда хотите от суровой справедливости сбежать? Фарами показываю Вадиму, что я все вижу, мигаю ближним светом даже несколько раз! Паскуда или делает вид, что ни хрена не догоняет, или все-таки мой шофер — действительный болван. Служебный автомобиль трогается и быстро набирает скорость, а я нагло вклиниваюсь в крайний левый ряд.
— Прекрати! — Шевцов рычит рядом со мной. — Не подсекай их! Слышишь? Не смей!
Там мой ребенок! Там, сука, женщина, беременная от меня! Там мое! Там она! Она! Та, с которой у меня очень жесткий контракт!
Р-р-р-р-р-р! М-м-м-м-м! Чувствую гуляющие желваки по скулам, прокручивая кожаную обмотку, сжимаю рулевое колесо, вдавливаю педаль в пол и следую на обгон, при этом сигналю, что есть дури! Вот такой я транспортный задрот! Мне кажется, я сейчас, как чокнутый, смеюсь.
— Гриша, — Юра трогает мое плечо, — успокойся, парень. Не надо! Не злись! Вот же они! Слышишь?
Нет! Сейчас на хрен раскрошу этот представительный автомобиль и из искореженного металла выгрызу только ее.
— Сынок! — Шевцов трясет меня. — Парень! Приди в себя! Довольно! Они ведь останавливаются. Ну же, давай, сбавь газ! Довольно кокса, Велихов! Ты все доказал, а я прекрасно понял. Там твой сын или дочь! Просто сними ногу и выжми тормоз. Остановись! Пожалей свою машину. Мальчик, послушай меня. Спокойно, ровно. Я тебя прошу.
Подрезаю
Что-то в мире нехорошее происходит! Все как будто выкрашено в темно-бордовый цвет! С ревом раненого зверя распахиваю водительскую дверь, схватив за грудки Вадима, вытаскиваю его наружу и тут же засаживаю кулаком между испуганных глаз. Парень откидывает голову назад, хрипит и стонет:
«Григорий Александрович… М-м-м… Я…».
Я бью его, спокойно приговаривая:
«Она моя, моя, моя… Ты кто такой, сопляк? Она беременна от меня… Чмо вонючее и грязное… Смой с рожи тосол и вычисти из-под ногтей масляную грязь… Запомни, тварь… Раздавлю тебя…»
— Сын, сын, сын, — слышу эхо, через пронзительный женский визг, как кто-то рядом мужским спокойным голосом произносит, — успокойся, мальчик… Наташа, отойди от нас! Марина, забери ее!
— Наташа — моя! Моя! Моя! — наношу удары, не вглядываясь в лицо своему противнику, который ветошью, картофельным мешком валяется у моих ног, подставляясь под очередной удар. — Я ни о чем никогда не просил тебя… Не отдавал приказы! Ты кто? Кто ты, тварь такая? Сдохни, мразь!
— Хватит! — кто-то очень сильный оттаскивает меня, дергающегося в бешеном припадке, и громко просит. — Смотри на меня, парень! Смотри сюда! Наташа, отойди, пожалуйста! Блядь, Марина, уведи же ее! Идите в машину. Ну-у-у-у! Кому сказал?
Убью! Раздавлю любого! Выгрызу свое! Никто не смеет прикасаться к моему. Шевцова забрала кое-что у меня — ее простил, ей все позволено, а вот ему…
— Я… Я… Бля-я-я-ядь!
— Тише-тише, — Юра разворачивает меня к себе лицом и обнимает щеки, осторожно сдавливая их по бокам. — Ну, ты успокоился?
— Я… Я…
— Хватит! Прекрати! Вернись на землю! Ничего не произошло. Баста! Я сказал! — он встряхивает меня и легко толкает в грудь. — Что натворил? — показывает рукой на пытающегося подняться окровавленного Вадима. — Зачем?
— А Наташа? — осматриваюсь по сторонам, суечусь и снова завожусь. — Где Ната? Где Черепашка? Юра, как же так?
— Тише, я сказал. Успокойся и приди в себя. Я пока парню помогу.
Шевцов присаживается рядом с растерзанным мной водителем и, уперевшись локтями в согнутые колени, чересчур участливо задает вопрос:
— Ты как, дружок? Давай помогу! Голова болит? В больницу хочешь?
Слышу, как Вадик мямлит:
— Нет, не хочу. Я не виноват, Григорий Александрович. Наташа…
— Сейчас не будем об этом говорить, — Шевцов поддерживает избитого Вадима, помогает зафиксировать вертикальное положение и проводит его на переднее пассажирское сидение служебного автомобиля.
Наблюдаю, как они там о чем-то переговариваются, что-то обсуждают — негромко даже о насущном говорят. Юра закрывает боковую дверь и оглядывается назад.
— Пришел в себя, Велихов? — переговаривается со мной через крышу этого автомобиля.
— Да, — коротко произношу.
— В сознании машиной управлять, парень? Руки не дрожат?