Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Нет, Клэр, нет. Это же не наши методы, в конце концов, да и я уже не при погонах. Согласись, сладенькая, кого дряхлый пенсионер может своим старческим видом напугать? Очень спокойно и внятно донес до мальчишеских ушек информацию, да плюс Марина подключила свое обаяние к моим мягким словам. Он не станет предпринимать карательные меры к испуганному и оттого взбесившемуся от ревности жеребцу. Случайно пострадавший будет поправлять свое здоровье и не сеять ненависть.
— Марина? От ревности? То есть ты еще и жену во все это втянул? — поворачивается
Неужели еще один осмотр намерена провести? Ректально? Нет-нет! Я возражаю! У стокилограммовой девочки ни черта не выйдет! Я здесь никто и, стало быть, больше и отныне… Не боюсь ее! Не сможет ни хрена мне сделать! Я ей живым не дамся, доступ к этому телу у Марковны будет исключительно в моем гробу! За все годы своей службы я так старательно избегал посещений этого белоснежного кабинета не для того, чтобы сейчас позорно предоставить себя для расчленения грозной, спиртом обеззараженной, женщине.
— Клара! — снова усаживаюсь на кушетке. — Тебе не стоит ко мне приближаться, я этого не выношу.
— Ты головой не пострадал? — шипит, разбрызгивая слюни. — Ревность? Петушиные бои? Дуэли? Разбитые сердца? Запой? И твой любимый кислород?
— Нет-нет, сладенькая, все нормально. Я в полном, здоровом, порядке, но от аскорбинки из твоих рук не откажусь.
— У него, для справки, сотрясение, рассечение и бессчетное множество обычных синяков и ссадин — ушибы мягких тканей. Ты знаешь, что это такое, задира?
— Обыкновенная драка двух резвых самцов! — с гордостью отвечаю. — Знаешь, когда два кобелька застряли на одной девчонке, кровь у не избранного чересчур бурлит, вот он и ищет об кого бы застоявшиеся когти поточить, а найдя, отрывается на сопернике, читай обидчике, по полной…
— Обворожительное определение! Как раз в твоем задорном стиле! — хмыкая, с презрением разглядывает меня. — Девочкам такое не нравится, Шевцов! В семьдесят лет пора бы это знать. Девочки от насилия страдают.
— Он мужик, пусть терпит доходяга, раз курочка выбрала не его! — вздергиваю подбородок, подмигиваю, и с ухмылкой обманчиво спокойным тоном отвечаю.
— Он? Усиленно снимаешь, я так понимаю, с себя ответственность? Курочка?
— Кобылка! — подмигиваю и плечом играю.
— Лошадь, по всей видимости? — одну ладонь на поясе оставляет, а другую обреченно прикладывает себе на лоб, вздыхает и выстраивает губы в утиный ряд.
— Тигрица! — демонстрирую ей типа когти. — Р-р-р! Мяу!
— У тебя маразм? — присматривается ко мне, наклоняясь телом и вытягиваясь шеей. — Слабоумие уже полощет твой воспаленный мозг, Юрец? Макс в курсе, что ты башкой поплыл?
— С этим, Клэр, стопроцентный порядок. Жалоб нет! Смирный в курсе только тех дел, в которые я его любезно посвящаю. Он больше не начальник мне, а всего лишь — лучший настоящий друг. Так мы, наверное, уже поедем, сладенькая? Ты ведь нас отпускаешь, а то парень там
Она вздыхает, похоже, тихо матерится и хлопает себя ладонями по боковым карманам врачебного халата.
— Я-то напишу, но…
— Клара, я клянусь, что там без криминала, — перехожу на серьезный тон. — Ребята просто не пришли к взаимопониманию.
— Из-за бабы, что ли? — усаживаясь за стол, с кривой ухмылкой спрашивает.
— Ну-у-у-у, типа того.
— Патриархат какой-то! Члены самоутверждаются!
— Заканчивай! — рычу. — Пиши рецепт и баста, Клара! Я охерительно устал. Мне еще его чалить на место постоянного пребывания, потом его машину отгонять, потом любимую жену воспитывать, да и дочь, на чем свет стоит, надо отругать.
— Мощный распорядок дня, Юра! Пенсия не дает скучать. В сутках двадцать четыре часа — Шевцову от построений надо отдыхать.
— Не тяни резину, киса. Я серьезно! — спрыгиваю с кушетки и подхожу к ее столу. — Только без наркоты, малышка!
— Естественно! — с обворожительным и в то же время пугающим вызовом смотрит на меня. — Только этого мне для полного счастья не хватало. Как внуки, Юрка? — не отрываясь от писанины задает вопрос.
— Нормалек! Одна радость в жизни, Клэр! Дети, мерзавцы, до ливера достали, а вот малышня всегда ярко радует меня.
— Вот! — протягивает мне квадратный маленький листок. — Не переусердствуй с силой, задира! Это круто, когда тебе тридцатник, а когда семь ноль и жизнь ведет, мочить мальчишек из-за бабы, даже из-за любимой жены все-таки не стоит…
Ага-ага! Дальше не желаю слушать ее нравоучения. Совершенно не настроен! И к тому же, этот пострадавший сам во всем виноват — третьим лишним встревать туда, где только двое могут поместиться, — стопроцентная глупость и неоправданная самоуверенность! Водитель Велихова — однозначно недоразвитый болван, тут ничего, видимо, не попишешь. Хотя бы светофорные цвета не путает, да в дорожной разметке и знаках не профан, и на том, как принято говорить, «спасибо». Хотя с запрещающими, похоже, у юноши глубокая беда! Ничего не хочу сказать и уж кого-то за применение силы поощрять, но этот фраер не в ту миску рылом встрял. Кое-кто немного с наказанием перегнул, конечно, но мужиков ведь украшают шрамы, особенно полученные из-за женщины, так что у Вадима есть за чужую даму отменная «нарожная» медаль!
Наташка, Наташка, Наташка-Черепашка, девочка моя, единственная доченька, красавица, мой цветочек, лапочка, кошечка, неугомонный зверек, глупышка… Родная, эх, жена моя, родная! Леди! Леди, леди, что вы нагородили с дочерью, а главное, с кем еще, да и за что?
Глубоко вздыхаю, шутливым подмигиванием прощаюсь с Кларой Марковной, и взъерошив волосы на своем затылке, выбираюсь из отделения медицинской службы родной пожарной части, в которой когда-то заместителем Смирнова столько ярких лет служил!