Любовь одна – другой не надо

Иголкина Леля

— Помню, леди, все прекрасно помню. Ты устала, а сегодня, к тому же, еще и люто ненавидишь меня — сама недавно в этом призналась, я все услышал, принял, осознал. Я сдаюсь, Марина! Хватит, больше не могу. Это тот самый возраст, да и мы с тобой по молодости, чего греха таить, знатно навоевались, до сих пор обиды вспоминаем, все никак друг другу оплошности и косяки не можем забыть. Пора, похоже, успокоиться, родная. Не сопротивляйся, не плачь, не ругайся, а просто выходи. Хочу побыть один, чтобы начисто забыть все то, что вы с дочерью так мило натворили и что еще хотели бы натворить. Я представляю, к чему ее разгон мог нас подвести. Машина надежная, Шевцова, за это

не переживай. В конце концов, я в твоей безопасности заинтересован как никто, ведь мы женаты хрен знает сколько времени. Марин, сколько там, а?

— Юра, пожалуйста, перестань. Зачем? Поедем вдвоем домой. Так же нельзя. Это все неправильно!

— Не помнишь или притворяешься? Не хочешь говорить, не отвечаешь, игнорируешь меня, — тяжело вздыхаю и пытаюсь улыбаться, но ничего не получается, рот искривляется, лицо гримасничает, а я от услышанной несправедливости дрожу.

— Тридцать пять, — неуверенно лепечет и снова просит о чем-то у меня. — Я прошу тебя, родной…

— Марин, сегодня был тяжелый день. Сделай скидку на прошедшие события, мою слабую нервную систему и объем информации, которым сегодня Гриша щедро окатил меня, да и ты свою лепту основательно внесла, чего уж тут говорить. Поэтому давай не будем сейчас усугублять наше и так очень нехорошее, шаткое, в чем-то даже непорядочное, положение. Надо разойтись, пока мы словами не убили себя…

— Что? — шепчет, округляя набухшие слезами ясные сейчас глаза.

— Разойтись, леди. Давай попробуем успокоиться поодиночке. Разойдемся по сторонам, Шевцова. Подумаем, придем в сознание. Если ты, — внезапно прекращаю говорить, опускаю голову, рассматривая внимательно педали и свои ноги между ними, ритмично поднимаю-опускаю стопы, ставлю то на пятку, то на носок, — если ты устала, то я могу тебя отпустить…

— Пошел ты к черту! — выскакивает из салона, громко хлопнув дверью, почти отпрыгивает от корпуса, и закрыв обеими руками рот, отворачивается от этого случайного автомобиля, гордо демонстрируя свою узкую затянутую в светлое пальто спину.

Вот и все! Тридцать пять лет! Таков истинный итог!

Глава 19

Я и Он

— Лады, брат, — почесывая себе заросший подбородок, со сладким зевом в телефонную трубку сонно говорю. — Проша, я буду должен. Расчет по форме, друг. Сочтемся, ты же знаешь, что за мной такое точняком не заржавеет!

— С сестрой поговоришь, задира? — нездоровым и уставшим голосом в ответ мне хрипит. — Галка тут пританцовывает рядом, подпрыгивает, царапает меня и выдирает трубку. А? Да перестань, слышишь, Галь… Ох, блин… Кхе-кхе!

Работает Прохоров, видимо, на два фронта! И мне, и маленькой жене одновременно, не запутываясь, выдает свое ЦУ.

— Не тянет, если честно, Андрей. Извини, брат, я вынужден отказаться от твоей щебечущей пилы. Пожалуй, сегодня отложим неизменные беседы по душам, — повиливаю, искусно устраняясь от неприятного разговора со своей младшей сестрой.

— Знаешь, чертяка, что основательно напакостил, наследил от всей своей душонки, засранец, — в ответ смеется и сразу же заходится в тяжелом грозном кашле. — Падла! Как достало все! Ну, что это за жизнь? Лучше сразу сдохнуть. Галчонок, перестань, пожалуйста. Говорит, что сегодня не в состоянии, не в силах, еле-еле ворочает языком, — последнее произносит, видимо, для нее.

— Совсем расклеился, Андрюха? — подкладываю руку себе под голову, укладываюсь и вытягиваю ноги.

— Есть немного, но живы будем — не помрем. Так что у вас там случилось, Юрка, помимо твоего странного спецзаказа,

от которого я слегка оторопел? Серьезно, что ли?

— Да, Андрей. По этому заказу отказа не будет, мы намерены очень терпеливо ждать столько, сколько положено по форме. Никого не торопим, соблюдаем правила, регулируем баланс.

— Ну, хрен с вами. Тогда, наверное, забились — по рукам.

С одним вопросом, кажется, разобрались. А вот что касается того, что у нас сегодня тут произошло, то Марина, видимо, уже и «доложила» кратенько о том, как нехорошо мы с ней всего лишь несколько часов назад, как муж с женой, поговорили, а затем пришли, или я пришел — тут, как угодно, и без разницы, — к единственно верному на сегодняшний момент решению. Временно разойдемся с родной по сторонам. Зачем он спрашивает тогда, если они с Галкой, вероятно, все обсудили и даже вынесли мне обвинительный приговор? У нас же как? Я мужик, к тому же с неуживчивым, очень вспыльчивым, нетерпимым характером, а это означает, что во всем, что с горькими слезами происходит у меня в семье целиком и полностью моя заслуга и вина. Такой себе почет! Теперь вот остыв немного и кое-как совладав со своими чувствами, довольно четко понимаю, что в чем-то где-то тоже был неправ, но и она далеко не воздушный одуванчик, и уж совсем не ангел, и не та случайно пострадавшая сторона. Леди сильно перегнула, заигралась в ребусы без четких правил и однозначно перебрала с полномочиями, которые я ей точно, как своей второй половине, не делегировал, да и вообще, никогда, ни при каком раскладе, не предоставлял. Там и Наташка слишком хороша в шпионских играх, потом этот непонятный с Велиховым контракт, который, кстати, сочно наплевал на окружающих и одним ударом одномоментно вычеркнул все долбаные рамки из пресловутых правил человеческих отношений, выбитых на скрижалях не одну тысячу лет назад.

— Обычные дела, Андрей, — очень сально ухмыляюсь. — Все нормально — обойдется. Сестра ревет, психует?

— Нет, слава Богу. Но поначалу глаза были на мокром месте. Юр, правда, тебе помощь не нужна?

Помощь? Разве что психологическая. Они мирить нас, что ли, надумали? Только этого мне не хватало в семьдесят лет. Да заживет на сердце очередная рана, если, конечно, специально не будем дальше ковырять.

— Кхм-кхм… А где ты сейчас? — спрашивает то, на что мне не хотелось бы отвечать, но тут же ничего, как говорится, не поделаешь — импровизацию-то я все равно не подготовил, значит, буду четенько, по форме, Прохорову сообщать.

«Первый номер, банда! Что ты вылупился, голубь сизый? Руки в краги и бегом марш!» — фоном часть родная служит. — «По прибытии на место, сука, доложишь по форме, как положено, а не так, как было в прошлый раз! И не шамкай языком, противно, сука, слушать, как ты дрочишь в рацию. Ты капитан, а не непорченая красная девица на плацу. О! Добрый вечер, Юра! Шевцов, не отпускает служба, старый пень? Ты кровати-то не перепутал, задирала?»

— ЗдорОво! Пошел на хер, идиот, — машу рукой и шлю воздушный поцелуй. — В добрый путь, уроды. Кто там дежурный офицер?

— Сагайдуллин, — мимоходом в один голос, как по команде, стройно отвечают. — Тимур Маратович. Здравия желаю, товарищ полковник!

«Уже не стоит выезжать, голубята. Шире, суки, шаг! Маршрут — Сухоруков, разведка — Трубников, а за весь этот балаган отвечаешь лично ты — Смирнов!».

— Стоять! — присаживаюсь на деревянной жесткой лавке. — Смирнов? — прищуриваюсь, пытаясь разглядеть очень мелкого бойца.

— Так точно, товарищ полковник, — звонко рапортует.

— Родственные связи? — елейным голосом задаю вопрос.