Любовь одна – другой не надо

Иголкина Леля

— Еще раз! Что случилось? — ставлю руки на пояс, при этом задирая полы своего распахнутого пальто.

— Ей стало плохо, Юра. Как только мы приехали ко мне домой, у Наташи страшно заболел живот, то тянул, то горел, то дергал. Здесь нам сказали — угрожающий аборт, повышенный тонус матки. Я…

— Аборт? — шепотом переспрашиваю. — Что это значит? Ей сделали…

Не хочу об этом думать! Не может быть! Опять какой-то страшный сон?

— Нет-нет. Угроза прерывания беременности. Я ни хрена в этом не понимаю, если честно, ни слова, просто ни единого словечка, про предложения вообще ничего не стоит говорить, — запускает руки к себе в волосы, при этом азиатски растягивает свое лицо и нервно дергает ртом. — Она горько плакала в карете скорой помощи, истошно кричала и бешено

отбивалась от меня. Мне пришлось выйти из машины и по дороге сопровождать ее самостоятельно, бригаде медиков Наташа сказала, что не знает меня и совсем не помнит, как оказалась в этом доме по адресу, на который я вызвал ей медицинскую помощь, — быстро затыкается, стремительно немеет в моем присутствии, а затем, повернувшись ко мне спиной, шепчет то, что, по-видимому, ему слишком тяжело сказать, глядя собеседнику в глаза. — Это все из-за меня, Юра! Моя вина! Своими действиями я спровоцировал этот чертов тонус! Мое поведение, агрессия, та драка и даже растрепанный внешний вид вызвали у беременной женщины «ничего себе какой» нервный стресс. Так мне здесь сказали, а потом петелька за петелькой потянулись проблемы с малышом, с этими внезапными мышечными сокращениями, к тому же еще, как выяснилось при обследовании, имеются незначительные гормональные отклонения, плюс Наташин возраст.

— Возраст? Ей всего-то тридцать четыре года. Не смеши меня. Она девчонка по сравнению со мной. Соплячка! Ясельная группа в детском саду.

Соплячка! Но, твою мать, такая неугомонная! Этот скотский день, похоже, никак не закончится — мы все еще дерьмо жадно и усиленно гребем.

— Они привели статистику, Юра. С этим я не стал спорить. Есть ложь, есть наглая ложь, а есть статистика. Вы же это понимаете?

Чего-чего?

— И потом, — возвращается ко мне лицом, — основная причина — это, без сомнений, только я, мое физическое присутствие рядом с ней. Меня любезно попросили удалиться! Мое наличие раздражает горько плачущую пациентку, пугает и, естественно, вызывает эти беспорядочные судороги, которые могут спровоцировать потерю ребенка. И потом, я же ей никто — ни родственник, ни муж, ни жених, ни любовник, у нас, так называемые, неподтвержденные отношения — Наташка злится и в упор не замечает меня. Последнее, что она сказала: «Нас с тобой связывает лишь ребенок, которого не будет, потому что…». Не смог дальше слушать, а вместо этого молча развернулся и ушел!

Видимо, не далеко. Не смог? Не смог, конечно! Там на дороге я сразу просек его бешеный взгляд, когда он после того, как плотно поработал с тем водилой, суетился и отчаянно искал Наташу, которая, видимо, для взбудораженного адреналином мужика была сплошным серым растекшимся в пространстве пятном.

Ну ты подумай! Вот же упертая зараза! Выгоняла его и отказывалась! Решила покорить врачей чудесным непорочным зачатием? Моя маленькая дрянь! Да уж! Тут нам однозначно пригодилась бы Марина, но в половину второго ночи мне все же не хотелось бы сеять долбаную панику и ловить свою жену, падающую в глубокий обморок прямиком на больничный холодный пол.

— Они что-то ей назначили? — стараюсь убрать волнение из своего голоса, замедляю речь и тише говорю.

— Ей дали седативные — сейчас она отдыхает, а также обезболивающие и еще что-то для снижения тонуса и прекращения преждевременной родовой деятельности. Юра! — вскидывает на меня глаза.

— Угу, — оглядываюсь на месте, рассматриваю обстановку, пытаюсь сориентироваться в сложившейся ситуации, а заодно Гришу поддержать.

— Это моя вина!

Хорошо, что ты это понимаешь, но плохо, что не желаешь, видимо, ничего исправлять.

— И? — прищуриваюсь и внимательно сканирую ночного собеседника. — И? И? Твоя вина! Ребенок тоже твой!

— Я испугал Наташу, вызвал ее истерику и довел до выкидыша…

— Завязывай, а! Она талантливо играла свою роль и, кстати, даже без тебя, а ты вот, как дурак, на это все повелся. Это же хитрая девчонка из племени женщин-лис. А это их простая азбука! Я подвернула ногу, а ты, сволочь, в моей неуклюжести целиком и полностью виноват. Ударила мизинчик — ты развалился на диване в зале и плевать на то,

что ногу я неуклюже приложила о кровать в спальне у родителей, когда была в гостях. Ты в этом без сомнений виноват, потому что там, со мною рядом, не было тебя! Велихов, Велихов… Они ведь нами крутят, как хотят!

— Она не играла, не крутила и не притворялась, — тяжело сглатывает, сильно давится собственной слюной, глаза слезятся — ему бы прокашляться, но уткнувшись подбородком в свою грудь, он глухо произносит. — Она сказала все так, как есть. Я дал ей ребенка, а сегодня решил забрать и вот результат.

— Ты, видимо, не спал. Сколько уже? — беру его за плечи и легонько встряхиваю. — Устал, парень?

— Нет-нет, — поднимает на меня глаза. — Не устал. Просто…

— Утро вечера мудренее, Велихов. Так же в народе говорят?

— Я сказал, что Наташа нарушила условия контракта, а значит…

— Что в нем? — внимательно слежу за его блуждающим взглядом, нацеленным на противоположную стену через мое плечо. — Что за чертов договор, который вы с ней подписали?

— Я просто хотел обезопасить себя, как отца. Если Вы понимаете, о чем я говорю? — смотрит на меня, видимо, надеясь на понимание или все-таки сочувствие с моей стороны.

Но нет! Ничего не понимаю. И как-то даже не сопереживаю. Зато накатывающими моментами меня тянет с этой слишком взрослой, умудренной огромным жизненным опытом, парочки поржать. Но я усиленно помалкиваю — пусть сам расскажет, и только отрицательно качаю головой. Я не настолько деятелен и изобретателен в таких делах. Для меня было бы достаточно лишь одного слова женщины о том, что я стал отцом, а значит, со знанием своего нового статуса я приобретаю неограниченные и вполне понятные права на ребенка вместе с его матерью.

— Гриша, я вообще не понимаю, что за игру вы вели с Наташей. Прости, я, видимо, довольно-таки простой человек, мне такие дикие условности невдомек.

— Она мечтала стать матерью.

Мне ли этого не знать!

— Знаю!

— Мы договорились…

Удрученно мотаю головой:

— Ты сам слышишь, как это паскудно звучит. Вы договорились! Договорились спать друг с другом, пока она не забеременеет? В этом, что ли, суть ваших отношений? Хорошо, пусть так! — рукой показываю, что я еще не закончил говорить и намерен продолжать. — Вот результат — у вас все вышло, стопроцентная гарантия, и женщина, моя Наташка, в положении. Дальше что?

Не произнося ни звука, Велихов обреченно смотрит на меня.

— Гриш? — дергаю его за руку. — Что дальше?

— Мы должны исполнять свои родительские обязанности в полном объеме.

От такого сухого словоизвлечения я слегка пячусь назад.

— А без договора, всего лишь по устному соглашению сторон, без личных подписей, и впоследствии без взаимных обвинений, без нервов и истерик исполнение не гарантировано? И потом, кроме обязанностей у сторон должны быть и права! М? А как насчет семейной, обыкновенной, в чем-то даже среднестатистической, жизни? Что об этом говорит ваш этот контракт? Вы думали с ней о том, например, как будете объяснять подрастающему любопытному ребенку, почему вместе с «его мамочкой» не живете, почему у тебя, возможно, под боком другая женщина и крепкий бездетный брак, а у Наташи — абсолютно посторонний мужчина, да и почему твоя вторая половина — не любящая родная мама для ребенка, а тот крутой чувак в Наташиной постели — естественно, малютке не отец. Что за…

— Мы оговорили дальнейшую жизнь, Юрий Николаевич.

Не сомневался в этом, если честно! Очень любопытно было бы узнать, что в этом направлении предусматривает их контракт.

— И?

— Наташа не заинтересована в серьезных отношениях, она заверила, что не намерена выходить замуж. В договоре есть об этом пункт — Наталья не вступает в брак и не имеет интимных отношений ни с кем.

Ей-богу, я сейчас втащу ему между сонных и уставших глаз. Ни с кем? Серьезно? Он что, имеет право принудительно холостить мою единственную дочь? Еще вопрос — а с ним? С ним она имеет хоть какое-то жалкое право той самой бабы, выносившей и родившей ему ребенка, на общую постель. Или он и себя так необдуманно, что называется, обезопасил?