Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Да, сейчас, — опускаю голову, как застенчивая девица, прикрыв глаза, про себя до ста считаю и что-то еще не слишком членораздельное говорю, — да, брат, иду-иду. Вадим, — спокойным негромким тоном обращаюсь к своему шоферу, — подождешь здесь полчаса. Я тут недолго. Потом домой. Сегодня пораньше освободимся.
— Григорий Александрович, у Вас все в порядке? — вместо естественного согласия задает какой-то идиотский вопрос.
— Вполне, — щелкаю замком и открываю свою дверь. — Жди здесь.
— Хорошо.
Застегивая пиджак, обхожу служебную машину. Рукой указываю
Что будет дальше, Черепашка? Малыш родится, начнет подрастать, а мы будем часто видеться. Довольно часто — тут без сомнений. А ее отец, похоже, стопроцентно прав. Как нам рассказать крошечному ребенку, что мы с его матерью собственноручно соорудили просто адовы условия совместного существования только лишь для того, чтобы потешить персональную гордость каждого «героя»? Иное объяснение мне в голову в последнее время не приходит совсем. Уперлись с ней каждый в свою цель и действовали исключительно исходя из своих личных до усрачки эгоистичных побуждений. Хорошо! Я вот это понял — пусть и относительно недавно, а что Наташа думает по этому поводу и какие мысли у нее гуляют о том, как бы это все безболезненно свернуть, а в идеале — разорвать и обезвредить то, что угрожает будущему спокойствию малютки. Нас ведь стало трое — плевать на то, что маленький пока не родился и находится еще у Натальи в животе — рано или поздно это произойдет, возможно даже…
Твою мать! На экране моего мобильного телефона высвечивается сообщение от Шевцова о том, что:
«Все началось, Гриш. Наташа пока еще в предродовой палате… Это не тренировка и не истерика — все серьезно. Она прекрасно держится. Но по всем признакам это затянется надолго. Тебя ждать?».
— Миш, извини, — торможу перед входом в «Логово», еще внимательнее рассматривая полученное уведомление. — Мне нужно быть в другом месте. Давай с выпивкой, наверное, в следующий раз.
Ланкевич застывает с распахнутой перед моей персоной дверью, испуганно рассматривая меня.
— Что-то произошло? Кто?
Не отвечаю, лишь утвердительно киваю.
— Что, Гриш? Помощь нужна? Блядь, да говори уже, придурок малохольный. Чего ты застыл? Отец? Или…
— Я должен быть в больнице, старик, — разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь обратно, к своей машине.
— Это Наташа? — кричит мне вслед. — Гриша! Это твоя Наташа?
Возле пассажирской двери шустро оборачиваюсь и с улыбкой, видимо, все же облегчения киваю.
— Да, Миш. Извини, партнер…
— Плевать! — хлопает стеклянно-кованой дверью и подбегает ко мне. — Давай тогда, шаловливый папочка, бегом к ней. Позвони, как все произойдет. Интересно же, кто там…
У нас будет сын! Там точно сын! Уверен! Не знаю, как, с каких-таких делов, но я чувствую, что там мой парень, сильный мальчик, любимый крохотный «старик».
— Вадим…
Парень, похоже, нескрываемо удивлен. У водителя открыт рот, а сам он, словно испугавшись вышедшего на свет Божий верховного демона ада, упирается затылком в стекло своей двери.
— Что случилось? — вхолостую прокручивает руль.
— Мигом в больницу. Как можно скорее, Вадь, — пристегиваюсь
Он широко улыбается и пафосно, с каким-то чертовым вызовом, демонстративно и как-то, твою мать, слащаво, что ли, — просто жуть, ногтем придавливает кнопку запуска и внезапно выкрикивает куда-то в потолок:
— Йу-х-у-у-у-у!
— Вадим! — своим рыком останавливаю его звериное обращение в неизвестно что.
— Готовы к штрафам, Григорий Александрович? — подмигивает.
Вот же сволочь!
Сегодня мне плевать на штрафы. Об одном негласно заклинаю:
«Живым в родильный дом доставь!».
— Меньше слов, любезный, больше дела, — вынужденно поворачиваюсь, отвлекаясь назойливым стуком в мое окно. — Чего тебе еще? — опускаю стекло. — Миш, ей-богу, ну не до тебя. Разве ты не видишь?
— Велихов, крутой же день сегодня. Да?
— Да.
— Ни пуха, ни пера, старик, — протягивает руку, глазами просит о рукопожатии. Выставляю руку и крепко стягиваю ладонь друга по работе, коллеги по адвокатской конторе и моего теперь единственного делового партнера и, еле-еле ворочая раздувшимся языком:
— К черту! — шепотом себе под нос произношу.
На нужный мне больничный этаж вбегаю, словно в зад кто подгоняет или жареный петух в больное темя нечаянно клюнул. С безумным вызверившимся взглядом, с открытым от сбившегося дыхания ртом, с колтуном на голове, да щетиной хряка на щеках, в отбеленной рубашке с закатанными рукавами и расстегнутыми верхними пуговицами я, вероятно, произвожу впечатление психа, сбежавшего из-под надзора соответствующего эскулапа. Мечусь взглядом по замершим в креслах ожидающим каких-то обнадеживающих новостей родственников всех здешних рожениц и никак не нахожу Шевцовых — их здесь нет, а где они тогда, или тут что?
— Гриша, — Юрий Николаевич, отклеиваясь от стены напротив, неторопливо с расслабленной улыбкой на губах подходит ко мне, — привет-привет! — останавливает руками мое никак не затыкающееся движение. — Что с тобой?
Таращусь на Шевцова, через слово понимая, что он у меня спрашивает и к чему вообще ведет.
— Как она? — сильно сглатываю. — Как Наташа? Что там происходит?
— Все хорошо, по плану. Никто не суетится, и никто никого не подгоняет, все выполняют свои непосредственные обязанности и ждут отмашки малыша. Хочешь к ней, сынок?
Да! Да, конечно. Без разговоров, но…
— У нас такое не оговорено. Роды не партнерские. С больницей не обсуждали даже.
— Она в своей палате, Велихов. Процесс начался, но роды первые, а продвижение не быстрое. Ребята в белых халатах выдохнули, если честно. Рассчитывали, правда, на преждевременные, потом задумывались о каких-то там стремительных, а по факту — все, как у всех. Затянется, по всей видимости, на полноценные сутки, вероятно, если все пойдет так, как нужно, парень. Там сейчас Марина. А ты…