Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Все, старик, все! Можно выдыхать…
— Согласен, — жеребцом мотаю головой.
— Что по планам, батенька? — прищуривается, дергая зажатой между губами сигаретой.
— Пока не знаю, — рассматриваю черный матовый экран сегодня целый день подозрительно молчащего телефона. — В больницу к Наталье хотел съездить, но немного позже. Время еще есть. А что?
— Пожалуй, отметим победу, наш предсказуемый грандиозный успех? — подмигивает, стряхивая сигарету в пепельницу.
— Рановато, — вскидываю руку, рассматривая размеренную механическую беготню секундной стрелки. — Три часа дня, Миш. Всего-то! А мы отмечать пойдем? Словно девочки в кафе-мороженое
— Самый раз, Велихов. Ну и сравнения, старик! Ты что-то поплыл, по-моему. Так, беру ситуацию под свой полный контроль! — растирает о дно сильно недокуренный бычок. — Погнали, братишка! Ты со своим водилой? — подходит к зеркалу. — Он нас подвезет?
— Нет-нет, Мишаня. Пить в пятнадцать ноль ноль точно не буду — не совращай.
— Гриш, ты такой «ветреный» стал, просто жуть, какой непостоянный, совсем с поводка сорвался. Тебе бы строгач на шею надеть, да дергать, что есть силы, до той самой пенной слюны из алой пасти. Мы ведь так лихо закрыли дело — клиент был освобожден из-под стражи прямо в зале суда. Семья воссоединилась, ты же видел, как ее дети ликовали, Маша, кстати, задумалась о чем-то — я следил за ней и за ее реакцией на весь процесс в целом — ты ей в душу-то запал. Пометила тебя девчонка…
— Я не буду заниматься ее делом, даже если она соизволит… — обрываю задушевную и заманивающую речь партнера. Ловит Ланкевич, не отходя далеко от «кассы», на живца, да с долбанным подкрутом.
— О! Да ты гордец, Гришаня! Ошибок людям не прощаешь?
— Прощаю, но это абсолютно не тот случай. Она ведь трусливо забрала заявление, Миш. Сдалась, еще даже не вступив в борьбу.
— Потому что хахаль ее при деньгах. Пойми девчонку. Чего ты взъелся на нее?
— И? — избавляюсь от сигареты. — Он точно при деньгах, да и она не бедная, к тому же, мое предложение на тот момент гласило о том, что все услуги ей будут оказаны «бесплатно», лишь по доброте душевной, и «с полной гарантией» — я обещал ей, что выиграю дело, Ланкевич. Давал слово! Настраивал на успех, Миша! А Маша козликнула и вылетела из моего кабинета, словно я к ней с непристойностями приставал.
— А ты приставал?
Брякает очень необдуманно и тут же ловит мой острый взгляд, наполненный яростью и жаждой уничтожать, резать и кромсать.
— Ну-ну! Женщина ведь может передумать, Велихов. Хочу тебе напомнить, что она, как в народе говорят, «мужем битая», а ты… Ты мужик, Гришаня! Этакий мачо…
— Терминатор? — прищурившись, наблюдаю за собеседником. — Глыба бездушного льда, машина наказаний…
— В последнем не уверен, но нервы у тебя сдают исключительно в бытовухе, а вот здесь — в суде, на своем любимом стуле, рядом со мной, да при параде, — ты автоматизирован и замотивирован на исключительный успех и стопроцентный выигрыш. Ответь, пожалуйста, на простой вопрос. Сколько ты за свою карьеру дел просрал?
— Не считал, — хмыкаю и бурчу себе под нос. — Никогда не думал об этом, Миш.
— Ты не считал, — с сожалением выдыхает. — Не считал и совсем не думал. Ты даже не удосужился вести учет проигрышам, потому как их немного, Велихов. Поэтому, Гриша, в наших кругах тебя ласково и, конечно же, за твои ясны голубы очи, любимые коллеги называют той самой машиной из будущего, созданной для уничтожения тварей мерзких, уголовных, хоть и земных.
— Ты, видимо, издеваешься, Ланкевич?
— Нисколечко, — своей задницей опирается на пластиковый подоконник и скрещивает руки на груди. — Не издеваюсь, старик. Просто говорю так, как есть, как вижу тебя, мой друг. Хочу,
— Короче, — ослабляю галстук и подхожу к раковине, чтобы освежить лицо, — если вдруг, то она однозначно будет под твоим любезным попечением. Я за такое больше не возьмусь…
Отпустило, если честно! Перегорело, истлело и на хрен отошло. Глупая девчонка, которой представлялся прекрасный шанс и, как говорят, счастливый случай наказать и щелкнуть больно по носу оборзевшего мажора, бездумно скинула балласт. Мол, так ей лучше, так ей спокойнее — финансово стабильнее, если откровенно, и по чесноку сказать.
— Так что? — спрыгивает с подоконника, подходит, становится со мною рядом и осторожно хлопает по моему плечу. — По бокальчику шотландского…
Нет! Компанию я, безусловно, поддержу, но пить не буду. Слишком щекотливая обстановка — с беременной Наташкой, как на непредсказуемом вулкане — не знаешь, когда, где и в котором суточном часу рванет. Хотел бы быть в сознании, когда «добрый доктор» позвонит и скажет, что процесс пошел, а Черепашка осуществляет плановый визит в родильный зал. Хм! Если этот доктор позвонит, конечно.
Весенняя чудесная погода, конечно же, располагает к праздному шатанию по городу, но мы безоговорочно нацеливаемся с Ланкевичем в наш зарезервированный на такие выигрышные случаи верноподданный ресторан.
— Вадим, привет, — Мишка запрыгивает в салон и, ерзая, усаживается на своем любимом месте.
— Добрый день, Михаил Андреевич!
— Вадик, в «Логово», — захлопываю дверь со своей стороны, расстегиваю пиджак и двумя руками прочесываю голову, взлохмачивая свой волосяной начес.
Водитель молча головой кивает и рассматривает нас через свой пункт заднего обзора.
— Да уж, — наш с ним пассажир очень сладенько потягивается, — приятное чувство, как будто после секса. Я кайфую от того, что женщину отмыли, а должен дергаться от того, что внутрь слил. Офигеть! Где справедливость, брат? Где она? Мы же за нее воюем? Ответь, а?
Секс! Он сейчас о плотском, о том самом интимном, индивидуальном, пошлом, страстном… Он же о том? О том, которого я лишен уже хрен знает сколько времени. Возможно, у меня подхваченное половое бессилие или что-то типа того. Мозг совсем не отдыхает, подкидывает идейки, питается страданиями, выискивает потайные ходы, выстраивает хитроумный план, вся кровь ушла на верх — в резонирующую от боли черепную коробку, а вот член горячительной подпитки, увы, лишен — лежит пацанчик и чего-то ждет. Я ведь намеревался следить за Шевцовой в этом плане, пусть и незаконно, пусть и самоуверенно, пусть и по-скотски подло, а в результате, сам стал евнухообразным мудаком. Не то чтобы отсутствовали поползновения или плотские желания храпака усиленно давали, я, просто и вообще, не могу себе представить кого-то извивающегося под собой, или рядом, или спереди и сбоку, кого-нибудь иного, кроме Черепашки… Кроме Неё!
Машина останавливается строго перед входной дверью в элитную забегаловку, а Мишка еще разок дает писклявые потягушки и заманчиво очень широко зевает, затем протягивает руку и локтем толкает дверь, впуская в салон автомобиля городскую пыль, несвежий воздух, взвесь и человеческую суету. Через его выбирающееся наружу тело я с тоской во взгляде рассматриваю парадный вход в питейно-пищевое заведение.
— Ну, ты идешь, старик? — Мишка, оперевшись на широко распахнутую дверь, с кривой ухмылкой задает вопрос. — Аля-улю, пора на выход. Там нас уже ждут.