Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
А наказание? Серьезно, что ли? Сейчас я, кажется, кого-то приятно или неприятно удивлю.
— Учитывая все смягчающие обстоятельства, а также рождение сынишки от гражданина начальника, твоего судьи, тебе светит обыкновенное поселение, Шевцова, — толкаю дверь ногой и, придерживая одной рукой сплошное полотно, пропускаю ее перед собой, — на очень долгий срок. Увы! Ты, Черепаха, заслужила. Срок полный согласно вменяемой статье — пожизненный! Без права обжалования приговора! Все! Суд первой инстанции, а дальше, никаких тебе кассаций, никаких апелляций! Слезы, эмоциональный терроризм, взывание к остаткам совести судьи неприемлемы, когда речь заходит о вступлении вынесенного
— А режим?
— Строгий, Черепаха. Даже очень, — подбородком киваю на кровать, — сюда будешь приходить на ежедневные обязательные работы.
— Сюда? — выпучивает глазки и рукой указывает на матрас. — А что я буду здесь делать?
— Потом скажу, Наташка, — перевожу глаза на сына. — Слишком откровенный разговор. Об этом загадывать не будем, тем более при этом несовершеннолетнем гражданине.
— То есть, ребенок не должен знать, как его отец намерен истязать, по-видимому, очень изощренно, мать? — коленом упирается в матрас, откидывает одеяло и забирается всем телом на кровать. — Давай его сюда, — протягивает руки.
Передаю Петра, затем неторопливо, зевая и покачиваясь, направляюсь на свою сторону и слежу за всем, что делает Наташа. Находясь в блаженствующем умиротворении, она укладывает сына посередине большой кровати, просто-таки огромной по сравнению с размерами грудного ребенка. Предусмотрительно обкладывает его подушками и, повернувшись ко мне, застывает с покорным, но умилительно сосредоточенном на моей фигуре лицом.
— Иди сюда, Гриша, — хлопает ладонью по свободному месту возле сына. — Ложись с нами.
— Ложусь.
Осторожно, стараясь не потревожить сон ребенка, подбираюсь к его противоположному бочку. Укладываюсь, располагая сложенные в молитвенной фигуре руки возле свой щеки. Зачем-то дую Шевцовой в нос и смеживаю веки… Это все какой-то сон? А я через несколько секунд проснусь?
— Наташ? — не открывая глаз, шепчу.
— Да? — отвечает.
— Скажи, что все это происходит наяву и будет так всегда. Пожалуйста. Мне это очень нужно.
— Да.
— Повтори еще разок, — зачем-то добавляю, — если тебя не затруднит?
— Да.
— Пообещай мне, что послезавтра не уйдешь. Останешься со мной, здесь, в этом доме.
— Не уйду, останусь, если…
— Если? — перебиваю.
— Если ты этого захочешь, Гриша.
— Я этого хочу! — открываю глаза. — Давно хочу, Шевцова. Еще…
Она вдруг выставляет пальцы и мягко укладывает мне на губы.
— И я хочу, — задумчиво улыбается, — хочу, хочу… Прости, пожалуйста, за то, что…
— Я простил, — облизываю теплые женские пальцы, всасываю подушечки и прикусываю не слишком заостренные ноготки. — Простил, Наташа. А ты?
— За что?
— Мало разве было?
«Ты ведь мне помог! Петя, наш маленький ребенок, я ведь просила тогда только об одном… Ты понимаешь? Помнишь, Гриша?» — беззвучно произносит и смаргивает крупную бесцветную слезу.
— Перестань, Шевцова, — протягиваю руку, вытираю влажную дорожку, тянущуюся от голубых и увлажненных глаз к острому подбородку, — разбудишь сына. Что тогда?
В знак своего согласия пару раз кивает головой, а затем внезапно губами тянется ко мне.
— Хочу поцеловать, — приближаясь, шепчет. — Я обожаю целоваться, Велихов. Не могу без поцелуев, Гриша. Ну… Ты чего?
Вот это да! Сыплет откровениями, словно дует в рог изобилия? А потом в горячке, из-за того, что случайно проболталась обо всем, под покровом жаркой
— Обожаешь? — немного отстраняюсь в удивлении, но затем все же подаюсь к ней лицом. — А кто тогда был против? Кто возражал? Кто ругался? Кто растопыривался всеми четырьмя конечностями? Волчком крутился подо мной? Кусался даже? Помнишь, а?
Спокойным теплым прикосновением к моим губам Шевцова затыкает мой неудовольствия фонтан. Вот же бестия! Чертовка! Стерва, чтоб ее!
«Поцелуй в губы, Велихов… Фи-фи! Это грубо! Негигиенично и противно…».
Потом еще:
«Гриша, поцелуй — всегда интимное событие! Мы ведь просто делаем ребенка, зачем обмениваться слюной. И потом, кого ни попадя не следует целовать. Тут нужно соблюдать дистанцию! Целуя, ты стираешь все барьеры, а между нами — несколько иные обстоятельства. Не смей, кому сказала! Не трогай губы…».
А теперь, что?
«Я обожаю целоваться! Хочу тебя поцеловать… Устроим такой себе обмен телесными жидкостями!».
Вот противоречивая зараза!
Какое теплое прикосновение у Наташки… Словно шелковая согретая солнечными лучами лента двигается по моим губам. Выстанываю наслаждение и, обхватив рукой ее затылок, перехватываю инициативу с довольно четким намерением в нашем поцелуе возглавить заведенную Черепашкой игру.
— Гриша, Гриша, — несильно вырывается и суетится взглядом по раскинувшемуся между нами ребенку. — Петенька, как ангелочек, лежит! Посмотри.
Мой сын — ребенок с определенным чувством юмора. Пока у нас с Натальей гормональный всплеск и восставшее из глубокой спячки адское желание на секс, а никак не затыкающееся — и на здоровье, — либидо миксером взбивает кровь, у Пети — тихий мирный сон, мелкие пузырьки и периодически причмокивающие губы. Сыночек — увалень, маленький лентяй с покладистым и сдержанным характером! Он весь в своего отца? Я ведь точно такой? Я очень терпеливый? Толерантный? Тактичный? Сдержанный? Спокойный? Да, да, да! Наверное. Но сейчас — нет больше сил на сдерживание. Кровоточат жилы, испуская кровь…
— Ната, пожалуй, отнесу его, потому что, — губами пробую кончик ее носа, — хочу тебя.
— Господи, Велихов! — Шевцова в кулачок хохочет. — Мы избавляемся от сына, чтобы побыть вдвоем. Вот такие мы горе-родители! Просто недоразвитые извращенцы! Мы что, повернуты на сексе? — и даже укоризненно качает головой.
— Спокойно. Говори, исключительно, за себя. Я не горе, я беда! Я не недоразвитый, а вполне развИтый, и в физическом плане тоже. Я не извращенец, просто у меня в наличии некоторые индивидуальные особенности. Мне нужно много, Натали. Все, что до этого момента было, всего лишь обыкновенная тренировка или повторение ранее пройденного материала, а сейчас, по-видимому, ты готова провести такой себе межсессионный контроль. Поэтому, я не извращенец, госпожа Шевцова, а просто талантливый зубрила, волею судьбы не допущенный к практическим занятиям, но досконально изучивший теоретическую базу. У меня куратор на девятимесячный срок в академку ушел. Так! Что там дальше? Повернуты на сексе? Натка, мы молоды, у нас возраст такой. Хотя, — подкатываю глаза, — я где-то читал, поправь, пожалуйста, если вдруг ошибся, что женщина не сильно озабочена интимными отношениями с мужчиной в первые месяцы после рождения ребенка. Ей как будто не до того. Бессонные ночи, кормление, общее состояние, даже некоторый дискомфорт внутри. Ты, кстати, ничего не хочешь мне сказать? Что по ощущениям? Давай начистоту, поскольку у меня большая задолженность по межполовому этикету, поэтому, Шевцова, не виляй. Я все выдержу. Все смогу!