Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
Женщина-кассир шустро пробивает мой товар и внезапно предлагает дополнительную «шалость»:
— Шоколадку?
Заигрывает, что ли? В собутыльнице напрашивается? Да пофиг!
— Нет, — обрываю. — Сладкое не ем.
— Зефир? — подмигивает и с предложениями не унимается.
Наташа обожает зефир! Завтра ведь суббота, а мне хотелось бы просто чем-нибудь порадовать ее.
— Да, пожалуй!
Собрав пакеты с горячительными напитками и с жалкими, но все же «твердыми», закусочными, продуктовыми товарами, выбираюсь из супермаркета
— Григорий Александрович? — Вадим, странно пританцовывая, скулит.
— Чего тебе? Открой багажник, — двигаюсь к заднице машины.
Водитель подскакивает ко мне, забирает дребезжащие сумки и аккуратно расставляет в багажной бездне служебного автомобиля все купленное съедобное барахло.
— Ваш телефон просто разрывается. Вам кто-то без конца звонит! Может быть, что-то случилось?
Зачем-то хлопаю по карманам своего пиджака, прекрасно понимая, что раз водитель знает о стремительно заполняющемся журнале вызовов, значит, смартфон своим жужжанием в салоне надоедает.
Пять пропущенных… Улыбаюсь! Кому я на хрен сдался? Кто там обо мне не забывает?
«Наташа, Наташа, Наташа, Наташа, Наташа!». Твою мать! Что произошло?
— Алло! — выкрикиваю в трубку, еле-еле дождавшись телефонного соединения.
— Гриша, добрый вечер! — ноет в трубку. — Гриша-а-а-а…
— Что с тобой? Ты где? Ната, Ната… М-м-м, — такое впечатление, что сам с собой разговор веду.
— А ты не дома? — хнычет и задыхается словами.
— Ната, где ты?
— Мы с Петей под твоими воротами. А ты?
Вскидываю руку — восемь часов вечера! Пятница! Какого хрена? Что она забыла с малышом у закрытых железных створок, скрывающих от любопытных глаз мой персональный двор.
— Наташа, — прикрываю глаза, стараюсь успокоиться и прийти в себя, — что ты делаешь?
— Отец привез сегодня. У него дела завтра с самого утра. Я вот и подумала, что мы могли бы с Петей остаться на ночь у тебя. Но…
— Через пять минут буду — не смей никуда двигаться. Что сын? Как Петя?
— Он со мной, рядом, спит в переноске. Он спокоен, потому что наеден, а вот…
Сбрасываю звонок, не дослушав ее нытье. Вадим еле успевает убрать руки и все же успевает избежать столкновения конечностей с острым краем багажника.
— Вадь, оперативно домой! Ни хрена не спрашивай, в утешении не нуждаюсь. Даю пять минут! Кровь из носа! Там Наталья у ворот.
Пять минут — ха-ха, да кто-то, видимо, погорячился! Все пятнадцать, а то и полноценных двадцать — я четырежды матом, а также нервными движениями рук и ног на фундаментальное дерьмо изошел!
Наташка пританцовывает возле дома, растирая руками свое лицо, она то и дело присаживается и что-то с наигранной улыбкой поправляет в детской переноске. Как он, как Шевцов посмел оставить ее здесь, одну с грудным ребенком? Как он вообще на такое пошел?
Не дожидаясь полной остановки машины, на медленном ходу выскакиваю наружу и, спотыкаясь, подбегаю
— Привет, — обнимаю заплаканные женские щеки, большими пальцами обеих рук ловлю непрерывно катящиеся крупные слезы. — Привет, привет! Ну-ну, чего ты, перестань, Черепашонок, — прижимаю женщину к себе и через ее вздрагивающую макушку заглядываю в прогулочную тканевую люльку. Сын спит, посасывая сладко соску. Хорошо одет — на нем легкая обтягивающая голубая шапочка и такой же закрытый со всех сторон детский комбинезон. — Наташа, Наташа, ну как же так? О чем ты думала? Что вы здесь делаете? Господи! Хорошо, что лето, а если бы зима, мороз… Шевцова, что с тобой?
— Гришенька, — выкручивается, поднимаясь на носочки, шепчет прямо в ухо, — я очень в туалет хочу. Пожалуйста, — поскуливая, подвывает. — Думала, что выдержу, но не могу оставить сына и никого нет…
Господи!
— Ты давно тут стоишь?
— Почти час с небольшим, — мычит и пританцовывает. — Ты не мог бы… — глазами показывает на запертую дверь. — Я уже не в силах. Позор-позор!
Щелкаю брелоком и открываю дверь. Подхватив переноску с сыном в одну руку, а второй поддерживая Наташу, вбегаю вместе с ними в ярко освещаемый двор. Слышу, как за спиной возится Вадим, открывая багажник и выгружая стеклянную тару моего сегодняшнего, видимо, несостоявшегося жидко-горячительного ужина.
— Не беги так, — Наташа двигается рядом со мной. — Я не успеваю.
— Извини, — замедляюсь. Бросаю еще один взгляд на спящего сынишку и решаюсь на вопрос. — Вы будете сегодня здесь?
Она обдумывает ответ? Стесняется о чем-то мне сказать? Что-то изменилось, произошло что-то, о чем я пока не знаю? Как понять ее сопение и опущенный взгляд?
— Ната?
— Если ты не возражаешь, Велихов…
Да чтоб меня! Конечно…
— Нет-нет-нет. Что произошло, у твоего отца неприятности, почему он оставил тебя, ты же видела…
— Он просто подвез меня. Я попросила оставить на центральном въезде, захотела с Петей по свежему воздуху пройтись. Совсем не подумала о том, что тебя возможно нет еще дома.
Да уж! Холостяцкие привычки, видимо, придется менять! Да напрочь их забыть! Каждую пятницу я привычно провожу на сквош-корте с Мишкой — задерживаюсь однозначно, иногда с ним выпиваем, празднуем особо крупные выигрышные дела или просто языками за житуху трем. У меня есть семья… Юра прав! Пора завязывать с юношеской дуростью!
Затаскиваю Наташу под парадный вход и быстро, долго не возясь с ключами, а действуя на одних инстинктах или тупо на аффективном автомате, открываю дверь и сразу же включаю в огромном холле свет. Шевцова щурится, оглядываясь в помещении. Ну да, все ясно! В темное время суток она здесь не была, до этого момента. Но с расположением комнат и санитарных помещений уже знакома — за шесть дней здешнего блуждания, Наталья досконально изучила дом.
— Иди, — киваю в нужном направлении. — Я побуду с ним, не переживай.