Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Господи! Опять это вечное — «Я», «Я», «Я»!
— Натка, милая, ты напрашиваешься в день своей свадьбы на охерительный скандал! — шурую носом в пахнущей какими-то цветами светлой женской макушке.
Наталья встает на цыпочки и тянется к моим губам. Ее намерение я ловлю и тут же отвечаю, в первый раз целуя свою законную жену.
— Гриш, — освобождается, облизывает и прикусывает почти до побледнения свои губы, — там, кажется, я не уверена… Но, — внимательнее присматривается куда-то вдаль, — точно-точно ребята к нам идут. Всё-всё! Потом! Перестань…
«Ночь
— О! Зашибись, Зверина! Мы его ищем-ищем, ищем-ищем, а он тут с Наткой губы не по-детски трет! — Смирнов во всю силу своих легких нам орет. — Заканчивайте! Здесь чистая природа, а вы…
Да-да! Особенно намоленное нашими стараниями место возле дуба. Что на это, кстати, нам ответит Наткина спина? По-видимому, только «Да»! Природа здесь и, правда, превосходная. Дети получаются, пусть и не с первого раза, зато под ливень — только на «ура»!
— Привет, Гришаня! — Макс первым протягивает руку.
— Привет, Зверь!
— Обнять можно? — Наташин брат расставляет верхние конечности по сторонам.
— Как хочешь! — неохотно выпускаю Натку и братаюсь с закадычным другом. — Как устроились, ребята?
— Тут прикольно! Сколько езжу к Насте, а этого места не замечал…
— Лошадей подковывать ты ездишь! Что тебе до красоты? — подмигиваю Максу.
— А ты поостри, поостри, браток! Моя Оля любит иппотерапию. Пока я занят делом, одалиска круги верхом мотает. Между прочим, в мужском седле. Вот так! Мать стала спокойнее, увереннее, покладистее. И еще, — щурится, — роднее!
— Она ведь недавно родила, — Наташа с выпученными глазами встревает в разговор.
— Противопоказаний нет, Шевцова, у жены ничего не болит — все хорошо. И потом… — мгновенно осекается, поймав мой уничтожающий взгляд. — Я, видимо, что-то не то сказал? Чего ты вылупился, Гриша?
— Не Шевцова, Леша, Наталья отныне не Шевцова, — шиплю, рассматривая друга исподлобья. — Она Велихова и моя законная жена!
— Извини. А с каких пор? Я ничего не знал, — удивленно смотрит на Максима. — Вы, что ли, поженились? — с прищуром возвращается к моим глазам.
— Да! Именно! Сегодня! Свидетельство показать? — перед его носом выставляю свой безымянный палец, уже запаянный золотым кольцом.
Зверь хлопает руками и… Громогласно хохочет, откинув голову назад!
— Гришка! — с улыбкой трогает мое плечо. — Пиздец! Ната, извини-извини-извини, малая. Слов просто нет. У вас проблемы с конспирацией, друзья! Вернее, я оговорился — проблем, как раз, и нет. Нормально, по-человечески, не можем, да? Ну, а ты, родной ты мой, хороший? — тряся меня, к Смирняге обращается со смешком. — Я что тебе сказал? С тебя, мой дорогой, червонный пятихатик! Извольте внести свои купончики в мой карманчик!
— А не пошел бы ты на х… Шевцова! Шевцова! Как же ты могла? — резко осекается. — О, блядь… Твою мать, Наташа, извини меня. Обойдешься, Зверь! Хрен тебе, а не наживка. Ничего платить не буду. Какое-то издевательство над друзьями. Тварь ты, Гриша! Но уже, как оказалось,
— Тихо-тихо, — Максим второй рукой встряхивает его плечо. — Это еще отец не знает. Гриша, я ведь прав? О! О! Легок батя на помине. Натка, сдрысни, дорогая! — подбородком указывает на зевающего Юру, направляющегося к нам. — Иди-ка к дамам. Все собрались у родителей, там ваш юный сын благотворительный концерт, похоже, третий раз намерен дать. Отец уже и смылся — уши Юра бережет. Велихов, ты приготовил свою речь?
Склоняю голову и поднимаю бровь.
— Какая речь, Морозов? — рычу вопрос.
— Обличительная, по всей видимости! — Смирняга на грубость очень сильно нарывается. — Какая еще?
— Чего-чего? — шиплю.
— Гриш… — Наташка вешается мне на руки. — Пожалуйста…
— Иди, милая, — глажу ее плечи, задеваю спинку, пальцами прощупываю каждый позвонок. — Все будет хорошо, Черепашонок!
Ну, не убьют же они меня, в конце концов! Я, между прочим, и хлебосольный стол по всем правилам им приготовил. Много поводов за год накопилось — и годовщина, и наша свадьба, и рождение сынишки. Нам некогда ругаться! Тут только отмечать и стукаться стаканами! Исключительно на радость, на удачу — на человеческое счастье!
— Я не волнуюсь, Гриша, — Наташа в ухо произносит. — Просто…
— Да, малая, чеши отсюда, пока не стало слишком поздно. Нам надо матом — по-мужски, поговорить. Выпустить агрессию и тестостерон обратно, — Макс взглядом указывает куда именно, — в яйца загрузить. Если не заткнем прилив, то будет однозначно туго. Смирнов, я прав?
— Аминь, малыш! — Лешка передергивает плечами. — Иди, иди, Шевцова, не мешай. Самцы начнут собачиться, а самочкам в такие моменты нужно прятаться!
— ВЕЛИХОВА! Ты запомни, Леша! Она Наталья Велихова! — тычу пальцем ему в нос и выплевываю предупреждение. — Прикуси-ка язычок, браток!
— Да-да, да-да. Как скажешь, разумеется, Гришок! Ты такой собственник, ей-богу! Зашибись! За все годы нашей дружбы я такого за тобой не замечал.
Да повода, бродяга, не было! Зато сейчас, хоть отбавляй!
Смех, да и только! На Лешке весь семидневный срок теперь лица не будет. Во-первых, Смирняга проиграл пари. Это очевидно! И кому? Кому? О, Боже мой! Морозову! Смирнов продул Морозову — как тяжко жить на свете без мозгов — итить! Интересно, на что они забились и участвовал ли в битве экстрасенсов младшенький Сережа? Тот обожает провокации, наверное, потому, что провокатор сам! А во-вторых… Твою мать! Тут и первого достаточно! Действительно, аминь…
— Привет, ребята! — Юра распахивает руки и тут же замечает предусмотрительный отход моей жены. — Что с дочерью? Куда это она поковыляла? Ната! — кричит ей в спину. — Натка? Что за дела?
— К Вам! — отвечаю. — Юра, добрый день! Как вы с Мариной Александровной устроились? Петя не загостился там?
— Великолепно! Сегодня внучок будет с нами. Наташа рассказала?
— Да, — кивком головы еще раз подтверждаю.
— Ты ж не против? Мы подумали, что вам с ней нужно побыть вдвоем.