Любовь одна – другой не надо

Иголкина Леля

Я ведь на руках несу Наташку к нашему автомобилю. Пешим ходом прочесываю всю стоянку. Похоже, это происходит всего лишь второй раз за мой сорокатрехлетний срок. Или все же первый? Ту неудачную попытку можно не считать? Тогда сподобился всего на два несмелых шага, а потом пронизывающая боль в области моих икр, а затем повыше — в районе бедра и зада, заставила меня руки опустить и выпустить из них Черепашку. Их мерзкая рыжая собака смачно впилась своими острыми зубами в нежную мякоть моих ног. Взбесилась сука! Хотя, мне кажется, псина сильно ревновала. А вот

сегодня и сейчас я улыбаюсь сам с собой.

Наталья по моей просьбе открывает дверь для пассажира, я, соблюдая осторожность, усаживаю Велихову на место, предназначенное ей по праву моей жены, затем спокойно обхожу машину, занимаю свое кресло, соплю, посвистывая, пристегиваюсь, мельком поглядывая на мило улыбающуюся Черепашку.

— Гриша-а-а-а? — касается своими пальцами моей руки, уже лежащей на селекторе.

— М? — не поворачиваясь к ней, произношу.

— Давай сейчас заберем Петю, Лючи и проведем этот вечер вместе. Как Велиховы, своей семьей…

Что-что?

— Велиховы? — свою фамилию шепотом повторяю.

— Угу, — водит пальцами по тыльной стороне моей ладони. — Ты Велихов, я Велихова, Петр…

— Велихов! — не даю ей больше говорить, заканчиваю за нее.

Кстати, о семье и о родителях!

— Да твою ж мать! — хлопаю ладонью по рулю, ругаюсь и тут же получаю по своим губам милую затрещину от чересчур разгневанной женщины.

— Ты замолчишь, в конце концов? — Наташа сильно злится. — Сколько можно? Ты так и при ребенке начнешь нецензурщиной швырять. Я тебя прошу…

— А я тебя, Наталья, — прикрыв глаза, блаженно улыбаюсь, — прошу! Прошу прощения! Натка, это был последний нехороший раз, клянусь. Я тебя умоляю, милая, — вместе с мольбой выставляю крайне жалостливую мину. — Позвони, пожалуйста, своему отцу, а то я, по всей видимости, забыл о том, что обещал его в известность поставить о состоянии здоровья его единственной и неповторимой дочери.

— Папа знает? — жена таращит на меня глаза.

Родители всегда предчувствуют события, связанные с их мелкими. Так что, да! А Юрий Николаевич Шевцов — самый настоящий родитель, зато я, по-видимому, очень нерадивый зять — так быстренько забыл о «нервном папе»! Как бы теперь в немилость к тестю не попасть!

— Наташа, он позвонил мне, когда я был в дороге и ехал к тебе в больницу. Я, естественно, не стал его обманывать. К чему, — ухмыляюсь, глазами же указываю на ее живот, — теперь все это скрывать, если там, — затыкаюсь на одно мгновение, только лишь за тем, чтобы по-доброму продолжить, — уверенная беременность, там новая жизнь, там крохотный ребенок, там…

Тоже Велихов! А вместе мы — моя семья.

— Хорошо!

Пока Наталья шурудит в моем смартфоне — свой-то она, оказывается, разбила, пока прикладывалась телом об пол, — я вглядываюсь в черное пространство, раскинувшееся за лобовым стеклом моей машины.

Мог ли я вообще подумать, что когда-нибудь «организую» себе семью, что стану папой, что «сделаю» еще одного ребенка, что та сопливая противная Наташка станет моей женой?

Пока она щебечет, строго соблюдая

очередность, с напуганными родителями моим предыдущим неосторожным сообщением о возможном нездоровье их любимой дочери, я веду машину, обдумывая сложившуюся ситуацию в целом. Как оно у нас теперь пойдет? Двое маленьких детей, моя жена, ее странное литературное увлечение, наша с Мишкой юридическая контора, общее дело, ресторан, чертов паб и Серж с «приветом», мои старые друзья… Пиздец, пиздец, пиздец какой-то! Ругаюсь про себя, беззвучно шевеля губами. Отныне только мьютированный формат нецензурного «благословения». Пока Наташка не слышит, в своей голове я знатно, не стесняясь, матерюсь. А если хорошо подумать то, что у меня в остатке есть? За моей спиной — обыкновенная, до чистой патоки сахарная жизнь и крепкая, практически цельнометаллическая семья… Я, Наталья, Петр и…

— Наташа? — обращаюсь к отключившейся от разговора по телефону своей автомобильной соседке.

— М?

— Как назовем?

— Кого?

— Здрасьте, Наталья Юрьевна Велихова! И мы, кажется, приехали! Побочка подошла?

— Гриш, да рано еще об этом думать, — рукой отмахивается от меня.

— Самый раз, Черепашка. Не рано! Помнишь, как мы мечтали о том, как назовем ребенка…

— Мечтали? — перебивает, с издевкой хмыкая. — Ты сейчас серьезно? Я помню, что ты безапелляционно — я, кстати, правильно употребляю слово, когда ты включаешь непрошибаемого упрямца и осла…

— Да, все верно! Есть такой термин у меня в копилке.

— … я помню, как ты гордо заявлял, что твой сын будет только Петей!

Так и есть! Мой старший сын носит имя, выбранное, пусть и весьма безапелляционным способом, зато обдуманно, а, самое главное, его отцом.

— Ты, видимо, возражаешь? Поменяем Петьке имя?

— Нет-нет, — сдаваясь, поднимает руки, — ну что ты, милый? Оно ему идет, и он уже привык. Да и родители покрутят пальцем у виска. Особенно отец. Папа, кстати, милый, может и проклясть, если мы такую ересь сотворим с ребенком!

— Ты издеваешься?

— Отнюдь! Я согласилась с выбором, хотя изначально планировала другой формат. Ты улавливаешь мысль? Сечешь за тем, куда я плавненько клоню?

Даже так? Очень интересно!

— Послушаем, что ты там нагородила.

— Напрашиваешься, Гриша! — грозит мне пальцем.

Пусть попробует! Ее «Велиховчик» всегда, следуя ее тону, безапелляционно прав!

— Если будет снова сын, Наташа, какое имя предпочтешь? М? — задумчиво улыбаюсь. — Возможно, Гриша? Что на это скажешь?

— Александр! — быстро отвечает. — Мальчик будет Сашей!

Что она сказала? Это в честь моего отца?

Выжимаю тормоз и резко останавливаю нас на середине основательно загруженной дорожной полосы.

— Наташа… — сиплю сквозь зубы, с закрытыми глазами снова проживаю жизнь брошенного маленького парня. — Зачем? Мне кажется, не стоит. Мы не обязаны, в конце концов… Это старомодно! Он…

— Я выбрала имя. Александр Велихов! Наш ребенок, если это будет мальчик, станет сыном настоящего отца…