Марина из Алого Рога

Маркевич Болеслав Михайлович

— Откуда у тебя все это берется! пожалъ плечомъ графъ.

— А ты не помнишь Книпердолингъ — le Малюта Скуратовъ, l'ex'ecuteur des hautes oeuvres de Jean de Leyde… Погляди на эту скверную харю! уже шопотомъ примолвилъ онъ.

Дйствительно, лицо, обезображенное оспой, большіе, далеко другъ отъ друга отстоявшіе, волчьи зубы, срые недобрые глаза, глядвшіе угрюмо изъ — не подъ бровей, которыя были у него рдки, словно выжжены, — а изъ-подъ низко свисшей со лба на глаза кожи, рзкимъ краснымъ цвтомъ обозначавшей линіи этихъ бровей, и — когда онъ, не торопясь, снялъ шапку предъ господами, — огромная голова вся въ бурыхъ вихрахъ:- такова была

незавидная наружность кузнеца, поднявшагося теперь на третью ступеньку балкона и безъ словъ, словно чего-то ожидая, выглядывавшаго снизу на Завалевскаго.

— Что теб нужно, любезный? спросилъ графъ.

— На счетъ вчерашняго, не тотчасъ же послдовалъ отвтъ.

— То-есть, что это на счетъ вчерашняго?

— Извстно, — шину наваривалъ. Шапка кузнеца заходила въ его рукахъ, и глаза исчезли подъ опустившеюся на нихъ кожей.

— Разв ты не получилъ, что теб слдуетъ?

— Вдомо, что не получалъ, язвительно и уже совсмъ отворачиваясь отъ вопрошавшаго, отвчалъ онъ.

— Постой, постой, любезный! вмшался князь. — Во-первыхъ, какъ тебя звать-величать?

— Осипомъ, угрюмо отрзалъ кузнецъ.

— Такъ позвольте же васъ, господинъ Осипъ, — не знаю по отчеству какъ, — позвольте спросить: не я-ли теб вчера собственною рукой моею вручилъ два серебряные рубля въ вид двухъ желтенькихъ и притомъ новешенькихъ бумажекъ?

Шапка еще зле замоталась между пальцами "Книппердолинга".

— Такъ, можетъ, вы на чай дали… а разв шина два цлковыхъ стоитъ?

— Именно, именно! запищалъ Пужбольскій:- моей великой милостью твоей великой лности на чай далъ, потому ты меня тамъ изъ дрянной шины три часа продерживалъ! Да за скиру взялъ ты съ меня, что захотлъ! А за работу теб ни гроша не слдуетъ, потому при теб говорилъ мн кучеръ, что везъ насъ, что нанятъ ты управляющимъ погодно, на вс работы по экономіи… такъ ты только обязанность свою справилъ.

— Такъ мало-ль что станетъ кучеръ врать! сипло отрзалъ кузнецъ, придерживаясь рукой за перила и переступая съ хромой ноги на здоровую.

— А если онъ вралъ, такъ что-жь ты тогда же ему не сказалъ, при мн? а ты съ тмъ и ушелъ въ свою дыру, ничего не сказавши!…

— Ты, любезный мой, говори толкомъ, началъ опять графъ, — ты какъ нанятъ на экономію работать: погодно, или поштучно?

— Погодно, отвчалъ тотъ не смущаясь, — будто все дло не разршалось этимъ.

Пужбольскій чуть не захлебнулся отъ негодованія.

— Ты послушай, послушай, господинъ Осипъ, зашиплъ онъ, — ты мн скажи: ты посты соблюдаешь?

Изъ-подъ красной кожи выглянули опять недобрые глаза "Книппердолинга" и мрачно остановились на княз.

— А то какъ же?… Хрестьянинъ тоже! отвчалъ онъ.

— И ни разу, ни разу не случалось теб оскоромляться?

— Богъ миловалъ!…

— Такъ какъ же это ты, какъ же, продолжалъ захлебываться Пужбольскій, — посты блюдешъ, въ душеспасительность груздя и сырошки вришь, а въ Божьи заповди не вришь!… Или, можетъ, ты и не знаешь, что говоритъ осьмая заповдь?

— Перестань, пожалуйста, сказалъ ему по-французски Завалевскій, — а ты, мой любезный, обратился онъ въ кузнецу, — коли имешь какую-нибудь претензію, ступай въ управляющему; ты съ нимъ рядился…

— Что мн въ управляющему ходить! дерзко пробурчалъ Осипъ, спускаясь одною ногой со ступени, — сами князья-графы, знаете, почитай, что не годится бднаго человка обиждать…

— Il est so^ul, le gredin!

сверкая глазами, вскочилъ съ мста своего Пужбольскій.

— А ты здсь на что? раздался въ то же время за нимъ басистый и повелительный голосъ, — голосъ господина Самойленки; главноуправляющій только-что вышелъ изъ библіотеки и, ни съ кмъ не здороваясь, стоялъ посередь балкона, вложивъ руки въ карманы пальто, уставивъ въ упоръ круглые глаза свои въ лицо кузнеца, — и князь съ изумленіемъ замтилъ, какъ подъ этимъ взглядомъ, чмъ-то смущеннымъ и трусливымъ смнялось наглое выраженіе, только-что изображавшееся на томъ лиц.

— За своимъ дломъ приходилъ, почти робко проговорилъ "Книппердолингъ" и убралъ уже об ноги свои со ступени.

— А какія это у тебя нынче "свои дла" завелись, что мн они неизвстны? грозно крикнулъ Іосифъ Козьмичъ, — и кузнецъ, не отвчая и насунувъ обими руками шапку по самыя уши, спустился въ садъ и, ковыляя по дорожк, исчезъ за ближайшимъ поворотомъ.

— А побаивается же онъ васъ однако! съ одобреніемъ и сочувствіемъ взглянулъ на Іосифа Козьмича князь.

— Знаетъ песъ, что на него палка есть, самодовольно проговорилъ тотъ. — Кабы не я, сгнилъ бы онъ давно въ Сибири! примолвилъ онъ, — и жизни сталъ не радъ, что такъ неосторожно уронилъ эти слова…

— Въ Сибири! воскликнулъ немедленно Пужбольскій. — За что?…

И онъ, и графъ обернулись на г. Самойленку съ такимъ вопрошающимъ, настоятельнымъ, показалось ему, выраженіемъ, что онъ увидлъ себя вынужденнымъ сказать боле, чмъ бы желалъ.

— Жена у него была, неохотно, сквозь зубы, пропустилъ онъ наконецъ.

— Ну?…

— Ну… и забилъ онъ ее до смерти, мерзавецъ!…

— И вы… вы это скрыли! съ ужасомъ проговорилъ князь.

— Скрылъ!…- недружелюбно и надменно повелъ на него взоромъ управляющій. — А по-вашему какъ, спросилъ онъ его неожиданно, — Сибирь хуже была бы ему наказаніемъ?… Когда я ему дозволилъ изъ усадьбы, дворовый онъ былъ, въ ту его теперешнюю кузню переселиться, такъ онъ отъ радости мало не обезумлъ… а то слонялся какъ тнь какая, два года сряду ни одной ночи на томъ же мст ночевать не могъ… Скрылъ! повторилъ Іосифъ Козьмичъи, словно не могъ онъ самъ совладать съ наступавшими на него со всхъ сторонъ воспоминаніями, — можетъ быть, пробормоталъ онъ, — такія обстоятельства были, что…

Онъ не договорилъ и, отойдя на нсколько шаговъ отъ князя, наклонился къ кусту жасмина, подымавшемуся поверхъ балкона, очевидно ршившись не продолжать разговора.

— Les myst`eres d'Udolphe, par Anna Radcliffe! съ напускною веселостью молвилъ Пужбольскій, наклоняясь къ пріятелю:- на самомъ дл его коробило…

Графъ не отвчалъ ни единымъ словомъ.

V

Кузнецъ тмъ временемъ, ковыляя и пошатываясь, — онъ былъ не совсмъ трезвъ, — пробирался изъ сада ко двору. Онъ былъ золъ и велъ идучи сердитую бесду самъ съ собою:

— Въ кои вки… увидли!… И пожаллъ… Графами также прозываются!… Погодно, говоритъ… А что погодно? Все Лаврентій проклятый! А тотъ… чтобъ его дьявола лысаго!…

Онъ остановился, озираясь кругомъ подозрительными глазами, и, сжавъ кулакъ, потрясъ имъ по воздуху по направленію дома.

— Все взялъ… все!… Дьяволъ!… О-охъ!… Не достать… высоко… не подлаешь ничего!… Заповди, говорятъ, не знаешь… Точно, — въ грх… весь… не вылзти…

Онъ добрелъ такимъ образомъ до садовой калитки, отворилъ ее настежъ — и такъ и застрялъ въ проход.