Материалы к альтернативной биографии

Февралева Ольга Валерьевна

***

– Скажи мне честно, Хью, - стонал из-под мокрого полотенца аристократичный предводитель оравы охломонов, - у нас уже кончились деньги?

– Отнюдь не бывало, сэр, - храбрился камердинер, - На пару-тройку дней ещё осталось.

– Ах, это катастрофа! Смерть и бездна!

–

Прошения просим. Малость увлеклись...

– Вас, извергов, я не виню. Я сам был расточителен!

– Полторы тысячи наскребём по углам...

– Придётся мне идти на улицу торговать автографами.

– Упаси вас Бог от такого бесчестия! Лучше стишок какой-нибудь придумайте.

– Не хочу!

– В картишки поиграйте.

– Никогда! Эта затея погубила моего отца!

– Вашему отцу всегда было море по колено, а лужа по уши; он нигде бы, кроме как на ровном месте, шеи себе не сломил. Не карты губят - неудача!
– соблазнял льстивый служитель, и, подстречённый данными речами, через две четверти часа лорд Байрон отбыл в казино, чтоб к утру вернуться на крыльях из ассигнаций, теряя монеты из переполненных карманов и голенищ. "Чтоб я ещё хоть раз кому-нибудь представился!
– ворчал он, - Барон С. продул мне полмиллиона, за свой счёт напоил и пригласил в гости! Пятеро крупье чуть не убили друг друга, споря за червовый туз, на котором я что-то черкнул".

Пронырливые слуги окружили его фигуру, как осы, и, незамечаемые, выгребали деньги себе за пазухи. "И всё-таки что бы сообразить, чтобы не таскаться на чай к этому типу?
– рассуждал вслух покоритель зелёного сукна, - Заболеть?... Но если я заболею летом во Фламандии, то Дания - необитаема!.."

– Дания - тюрьма!
– озлобленно ввернул Падди.

– Сейчас нигде не продохнуть, - развил Джо.

– Есть у меня одна давняя задумка, - выговорил Байрон, облегчёно от денег вздыхая.

– Балда какая-нибудь или станцы?
– подобострастно осведомился Хью.

– Уотерлу.

– Чего? Утопиться что ли?

– Не сегодня. Глянем с высоты...

Расстелив на столе жёваную, драную, пожженную по углам и прострелянную в центре карту Европы, его светлость в окружении приспешников был подобен полководцу, планирующему наступление.

– Вот тут. Отсюда - пара миль. После завтрака выдвигаемся.

– Вообще-то это называется Ватерлоо, - заметил я.

–

А я как сказал?

Слава полиглота справедливо преследовала моего друга. Он бегло и чисто изъяснялся на всех известных мне и некоторых неизвестных языках, но имена собственные были его ахиллесовой пятой: он безбожно их коверкал, особенно романские. Мне приходилось ломать голову часами, отгадывая, кого он имеет в виду под Уолтером или Уайлоном, или Уинсом. Алигьери у него оказывался Элджером, Бруно - Брауном.

– Что ж это за место?

– Место последнего сражения Нейплона.

– С кем?

– Со всем миром.

– И кто кого?...

***

Парой миль его светлость ума назвал бесконечный серпантин по камням и ухабам. Мгновенно сломавшаяся коляска была тут же предана многоэтажному проклятью:

– Тридцать пять собак и Гроб Господень!

– Вот вам и вид на жительство в Албании!

– Распрогуярская тачка!...

Солнце вкатилось в зенит, гоня нас под ажурную тень кроны дерева, идентификацией которого тотчас занялись отважные бонапартисты. Они не помянули только баобаб.

– Уилл, а вы что думаете?
– спросил меня наш заводила.

– По-моему, это ясень.

– Здорово! Мировое древо древних норманнов тоже было ясенем.

Полились рассказы о скандинавских поверьях, в которых какой-то бог самого себя приколотил к дереву, прозвучала живодёрская загадка про него же, имевшего двух воронов - белого и чёрного - и только один глаз. Потом начались дознания, чем мы могли накликать неурядицы: не возвращался ли кто-нибудь по выходу? не пересекали ли нашу дорогу подозрительный субъект? не стояло ли по левую сторону сухой коряги или пня? не забыли ли плеснуть впереди себя вина? Забыли!? Это ужасно! Всё пропало!

Диковенное собрание привлекло интерес проходящего мимо мызника с мулом, и он с радостью, узнав, кто перед ним, уступил его милорду в качестве не столько транспорта, сколько собеседника на практически весь оставшийся маршрут. Бедный я снова брёл в хороводе клоунов, невольно внимая их репликам:

– Тут явно прошли русские. Говорят, у них самые плохие в мире дороги.

– Дуралей! Они что, дороги свои, как половики, притащили с собой?