Материалы к альтернативной биографии

Февралева Ольга Валерьевна

– Нет, земля - она везде одинаковая, а ноги у одних лёгкие, у других - как мотыги...

– Хорош про ноги!...

– Самая плохая дорога - это море в шторм.

– А тихого моря лучше нет. Тащись тут по буеракам...

– Братцы, а не зарыто ли тут где клада?

***

До поля брани мы в тот день так и не добрались и ночевали в частном доме, вызывая у хозяев дежавю посещения казаков, с той лишь разницей, что у тех не было собак. Детишки из-за стола утащили милорда показывать свою коллекцию обломков войны, там затеяли азартный торг, завершившийся для них приобретением белой волнистой ракушки, турецкого шнурка, сплетённого из двенадцати ниток разных цветов, мелких английских монет, агатовой бусины величиной с перепелиное яйцо, спички с голубой головкой; он же обзавелся свистулькой из чертополохового черенка, солдатской пуговицей и грубой мятой гравюркой, живописующей переход наполеоновских войск через Неман, которую до полуночи рассматривал через увеличительное стекло с горестными вздохами. Ему долго пришлось это делать, прежде чем слуги, с энтузиазмом разбиравшие по слогам Чосера над масляной лампой в неблизком углу, отлучились от чтива проведать, не угодно ли чего его светлости.

– Вы помните мой портрет в албанском прикиде?
– спросил он их.

– Да, сэр.

– Помните, что там у меня за спиной?

Мужланы захихикали:

– На портретах за спинами нечего не бывает. Они же плоские.

– Ах, и верно... Как странно. Как много мнимого в нашей жизни...

– Ох, да. И усы вы себе карандашом тогда нарисовали...

– Не правда!... Но дело в другом. Видите тут, - показал им картинку, - этот зигзаг. Такой же был и на моём портрете!

– Кажись да...

– Что, по-вашему, он значит?

– Так молния же это.

– Молния!? Где вы видели такие молнии!!? Молния - это белая небесная омела, нисходящая сефира! Почему они не рисуют под всадниками кошек?!...

– Бес их знает. Без ума творят... Чего о дураках думать? Почитайте нам лучше.

Они с поклоном подали книгу, расселись вокруг и развесили уши. Милорд небрежно глянул на обложку: "Ага. Кентерберрийские байки, или Классические сюжеты для чайников". Сначала он просмаковал трагедию Уголино, потом, вдохновившись, довёл до самоубийства Гризельду и до слёз - своих лоботрясов, затем было устроено соревнование, кто громче всех стонет во сне. В конце концов я просто завопил во всё горло. Мои спутники повскакивали, кинулись меня утешать, заставили глотнуть крепкой горькой настойки, а как только они разошлись по лежанкам, пропел петух.

***

Наконец я получил возможность лицезреть лорда Байрона, что-то вкушающим, и то это выглядело странно. Он попросил у хозяйки свежего, так называемого парного молока, отошёл ото всех, приложил край стакана к губам и замер, а через пять минут вернул пустой сосуд, хотя я не видел, чтоб он наклонял его вверх, как всякий пьющий.

Полдня мы бродили по весьма банальной равнине.

– Этакое Уотерлу и под Ноттингемом имеется, - вполголоса констатировала челядь.

Один только предводитель имел такое выражение, словно видит груды костей и реку крови, впрочем, у него оно бывало и глядя в окно на базарную площадь. Он бормотал, как сивилла Кассандра, о том, что за ужасы творились тут. Мне хотелось спросить, что он подмешал себе в молоко. Исчерпавшись, он отстранился, отвернулся и неподвижно встал на одном месте на полчаса. Слуги издали взирали на него, как бездомные ребята на рождественскую ёлку. Я снова вынужден приводить их идиотские речи:

– Надо же! Стоит - и ведь думает себе чего-то! Одно слово - великий человек!... Вот ты, Гарри, о чём-нибудь думаешь, когда ничего не делаешь?

– Бывает. Да я сейчас всё больше читаю. Намедни вот Бекфорда начал. Ничего. Интересно.

– А я вчерась рифму придумал к слову кожа.

– Какую? Рожа?

– Не. Тоже.

– А ещё можно Боже и ложе.

– Похоже.

– В прихожей!

– Дороже!

– Кого же!

– Чего же!

– Уройся, плагиатчк!...

– Может,...
– начал я.

– Годится! Молодец, док!

– Может окликнуть его?

– Ни в коем случае! Морожу!

– До дрожи!

– Вожжи!

Я не вытерпел и подбежал к Байрону. Он не замечал меня, устремляя в пространство взгляд, полный гордого презрения. Вдруг с его уст сорвались такие слова:

– Веллингтон! .......... И что она в нём нашла?

Моё терпение лопнуло. Я схватил этого лжеромантика за плечо и резко повернул к себе. В первую минуту изумления он глянул куда-то выше себя, словно потревожить его мог посметь только ангел, потом ошеломлённо смерил глазами меня.