Материалы к альтернативной биографии
Шрифт:
Назвав в районе полуночи своё настоящее имя, удостоился долгожданной затрещины - причём от того, кто прежде беседовал сравнительно любезно. "Могу вас понять", - сказал я этому горячему сердцу. Товарищ сорвавшегося пошумел на него и выгнал, сел передо мной, снял нагар со свечи, выдвинул стольный ящик, вынул какую-то картонку, запялился на неё, на меня, повторил, отклонившись вбок; убрал, отдулся, вытер лоб, подёргал галстук, взял перо, нарисовал вокруг слова "Гете" пятиугольник в виде дома, сказал: "Фы" и уткнул в столешницу два пальца - указательный и средний - вилкой, остальные сложил у ладони, пошагал этими подобиями ножек к нарисованному дому. "Похоже," -признал я, поскольку конечности
Вот сейчас начнётся самое интересное, сейчас мы посмотрим, кому будет хуже".
Большой пробел, какие-то подозрительные бурые пятна на бумаге, почерк едва разборчив.
Я отложил рукопись и глубоко задумался.
"Велик, но однообразен," - говаривал о Байроне Пушкин. Ни той, ни другой характеристике я не нахожу подтверждения в этом документе. Но кто поручится за подлинность его? Эта девушка - не безумица ли, не авантюристка ли?
Но ведь стоит же этот отель, и гостят в нём поклонники мрака и смерти, и чего-то же боятся пастухи...
Мой блуждающий взгляд остановился на завешанном портрете. Зачем так? Чего я забоялся вчера? Долой эту тряпку!...
Нет, не поднимается рука. Лучше уйти. В конце концов я ещё не завтракал. Толкаю дверь - она не поддаётся. Что за притча! Прислушиваюсь, улавливаю какие-то голоса, как будто выстрелы, крики... Я кинулся открывать шкапы, выдвигать ящики из комода, и себе на изумление в одном из них нашёл дюжий топор, остальные же были набиты патронами и, очевидно, ручными бомбами. Я принялся бить по двери. С первого удара лезвие застряло - мне едва удалось его выдернуть; рукоятка выскальзывала из непривычных моих ладоней, щепки отлетали мне в лицо. Наконец я додумался колотить обухом и быстро сокрушил мою преграду.
В гостинице воцарилась тишина, не сулящая ничего доброго. Я крадучись спустился по тёмной лестнице и заглянул в зал. Там было пусто. Альбина сидела на моём прежнем месте и курила длинную трубку, в протянутой по столу руке сжимая пистолет. Прямо под моими ногами пол был забрызган... кровью!
– Что случилось?
– спросил я, - Вы ранены?
– В каком-то смысле да, - проговорила она, - Но скоро полегчает.
– Но что же произошло? Где все?
– Ушли.
– Куда? Почему?
– По моей настоятельной просьбе, - приложила дуло плашмя к своей щеке, - Я убедил их покинуть мой дом.
– А чья это кровь?
– Мальчишки. Помните, он вчера был тут с мамашей.
– Вы стреляли в ребёнка!!!?
–
– Боже! Это же игрушка!
– Он так не думал. Я почтил его мнение и пыл, но преимущество осталось за мной, а он отправился щеголять со шрамом на щеке, сможет теперь похвалиться, что сражался в горах с бандитами, друзьям, отцу, невесте... По-моему, не самое плохое приобретение для парня.
– Но зачем всё это!? Что вы теперь намерены делать?
– Разграбить эту халупу. Всё равно добром со мной тут не расплатятся.
Я прислонился к стене мокрой спиной, с трудом перевёл дух. Альбин жадно кусала мундштук, долго молчала, потом напомнила:
– Вы напрашивались мне в товарищи.
– В таких делах - никогда! Если все люди ушли,... я тоже уйду... Счастливо оставаться!
Однако я не двигался с места. Разбойница тёрлась щекой о дуло и сверлила меня глазами. Продлилось ещё несколько мучительных минут безмолвия, нарушенного мной.
– Мисс Байрон! Позвольте мне уйти. Я мирный человек, любитель поэзии...
Злодейка изготовила пистолет к выстрелу.
– Бога ради, подумайте - о моей... матери!...
Мятежница вскочила, опрокидывая стол, и крикнула: "Матери!", целясь в меня. Я вскрикнул и зажмурился, и прошептал:
– Она одна...
– Вот кого мне точно не жаль!
– зашипела Альбин у самого моего уха, - Посмотрите-ка, что у меня есть. Это не ваш паспорт? А в этом блокнотике не адреса ли ваших родичей? Я охотно выступил бы с ними в переписку.
– Чего вы от меня хотите!?
– Берте стулья и скамейки, всё, что горит и ничего не стоит; выносите наружу, соорудите костёр полумесяцем у крыльца и постарайтесь поддерживать огонь до полуночи, а не то я вас выдеру, как нерадивую весталку.
Невозможно описать дикую жестокость её глаз в тот момент. Я пролепетал:
– Вы чудовище!
– Забыли эпитет - прекрасное!
Потерянный, раздавленный, я повиновался. Вскоре перед злополучным отелем запылала сломанная мебель. Я вспомнил знаменитый пассаж об Александре Македонском из "Ревизора" и горько засмеялся.
Альбин тем временем обыскивала комнаты гостей, собирала деньги и ценности в сумку; одежду, книги, документы швыряла с балкона мне.
– Зачем этот костёр?
– спросил я.
– Дым будет виден издалека. Они решат, что мы спалили хибару, и не поспешат обратно.