На развалинах Мира

Вольный Владимир Александрович

Я стащил с нее легкую ткань. Ната притихла — как и вчера. Она смущалась моего откровенно жадного взора — а я смотрел и не мог насладиться ею, желая видеть ее перед собой хоть всю жизнь… Я стал целовать ее кожу, погружал язык в узкою впадинку на животе, нежно касался мочек ушей. Ната только вздрагивала и еле слышно шептала:

— Я словно в первый раз…

— Да! — я поцеловал ее в шею. — Это и есть в первый раз. Пусть это станет твоя ночь…

— Дар… — она часто задышала, инстинктивно пытаясь сдвинуть свои ноги от напора моих, проникших туда ладоней. Я, осторожно, чтобы не причинить ей боль, развел ее бедра в стороны. Ната закрыла глаза, и сопротивление ее ног ослабло… Она совсем расслабилась — я с тревогой подумал, что слишком сильное нервное напряжение,

привело к тому, что она подошла к черте, за которой может начаться приступ. Но она только впала в некоторое подобие забытья… Убедившись, что с ней все в порядке, я раздвинул ее ноги еще шире — и увидел неприкрытое ничем, лоно девушки. Она выбрила волосы на лобке, что обнажило нежную кожу, бархатным бутоном задрожавшую под моим прикосновением. Он набух и притягивал меня к себе, как магнитом. Не сдержавшись, я прильнул к нему губами. Лобок девушки быстро стал влажным — она хотела меня! Я коснулся языком во влажного отверстия и стал исследовать им все складочки, все тайны, скрывающиеся внутри… Ната буквально заставляла себя не кричать — я это понимал по ее сведенным в ломоте рукам и исказившемуся лицу. Ее пальцы впились в мою спину, оставляя на ней багровые полосы… А я хотел насладиться видом того, что было скрыто от меня все эти бесконечные недели ожидания…

— Ох…

Она больше не могла сдерживаться. Из сжатых уст девушки вырвался стон. Она изогнулась всем телом и прижала меня к себе руками.

— Еще… еще!

Губы ее дрожали, глаза, казалось, метали молнии… Одного этого мне хватило, чтобы почувствовать себя на седьмом небе — Ната была уже в полном трансе, на пороге волшебного экстаза… Обе ее руки легли вниз и недвусмысленно вцепились в складки половых губ, раздвигая их и облегчая мне проникновение. Я обезумел… Схватив ее за бедра, я с силой прижал ее к себе, вонзаясь в ее лоно, как можно дальше. Ната истекала, выгибаясь моим ласкам навстречу, бессвязно шептала и плакала… Это продолжилось около минуты, после чего она особенно резко всхлипнула, выгнулась и бессильно упала на спину. Я не удовлетворенный, тем, что сделал, продолжил свои ласки. Ната слабо реагировала на них — она испытала оргазм и теперь едва ли понимала, чего я хочу. Но у меня уже возникло иное желание… Я перевернул ее на живот и лег меж ее ног. Ната чуть сжалась, не догадываясь, что сейчас произойдет. А я, ухватив ладонями ее мягкие и сводящие меня с ума половинки, принялся раздвигать их в стороны.

— Дар…

Она заметно напряглась, попытавшись высвободиться. Но это было не просто… Я приник лицом к ягодицам и проник языком в иное отверстие. Ната вздрогнула… А я, сходя понемногу с ума от желания вонзиться в нее всем своим существом, ласкал ее все сильнее и сильнее…

— Дар… — она чуть ли не плача воззвала к моему благоразумию.

Мне не хотелось ее отпускать, но я понимал, что сейчас она в шоке от моих ласк… Да я и сам был в трансе, едва ли находя в себе силы удержаться, чтобы не овладеть ею везде… Я лег рядом с ней.

— Тебе это неприятно?

— Мне стыдно… — после небольшой паузы ответила Ната. — Так со мной еще никто не поступал. Меня вообще, никогда не ласкали… ты — первый.

Особенно, как сейчас…

— Тебе плохо?

— Нет! Хорошо… очень! — это прозвучало с заминкой, что не могло не быть замечено мною. Я ждал. Ната, смущаясь, произнесла:

— Я не могу так… Ты такой… взрослый. Мне очень стыдно.

— Ты стесняешься своего тела?

— Нет. Ты можешь сомневаться, но я теряюсь, когда вижу, как ты меня разглядываешь. Я чувствую себя девочкой… испорченной девчонкой. А ты — словно строгий отец, собирающийся меня наказать. Твои глаза словно обжигают! И вдруг — эти ласки… Это так сладко!

— А я — забыл о разнице, меж нами…

Она вскинулась и обняла меня, прижав губы к моему уху:

— Не слушай эту дуру, ладно? Пожалуйста, не слушай! Мне так было хорошо… И ты можешь смотреть на меня столько, сколько хочешь!

— Честно?

— Любимый… Я очень хочу твоих ласк. Всех твоих ласк! И везде… Бери меня, так как ты хочешь…

Она взяла в ладонь

мой член и провела по кожице пальцами. Я застонал… голова кружилась — я хотел ее! Тогда она плотно прижалась ко мне и стала покрывать мое лицо поцелуями. Я обнял ее. Ната откинулась на спину, утянув меня за собой…

— Возьми меня…

Она подтянула ноги к животу. Девушка стала казаться такой хрупкой, что мне стало на миг страшно — я боялся ее разорвать! Но Ната улыбнулась и вновь прикоснулась к члену. Я взял ее под талию и придвинул к себе, после чего погрузился в нее… Ната, еще сильнее, притянула к себе ноги — и я сразу ощутил, как касаюсь при каждом движении ее матки… Хватило нескольких раз

— и у нее стали закатываться глаза…

— Да… Да! Да!

Наверное, я не брал ее… а насиловал. Всей силой своего желания, всей мощью, я врывался в хрупкое тело, мял, рвал, насаживал на себя, желая достать до самого сердца… Она закричала, раздирая мне кожу на спине, и я забился в оргазме, выпуская в ее чрево всю свою нерастраченную силу…

Сказать, что после этой ночи наша жизнь изменилась — значит, не сказать ничего. Все заботы, все дела — все отошло на второй, если не на третий план! Я не мог, не представлял себе минуты без того, чтобы не подойти к

Нате и не коснуться лишний раз милого лица девушки губами… Она отвечала мне тем же. Мы, словно обезумев, бросались в объятия друг друга. Одно только прикосновение этих рук, один взгляд, пойманный мною в слепом обожании заставлял меня позабыть обо всем на свете — и немедленно взять ее на руки и отнести к постели. Неизвестно, откуда брались силы — такого со мной не было раньше никогда! Я задыхался от страсти, всячески стараясь под любым предлогом оказаться с ней рядом… а заканчивалось это только одним — мы сливались обнаженными телами, даря и принимая ласки нашего неутоленного желания…

Сказалось ли долгое воздержание, юность и красота девушки, ее настоящее — не притворное желание — отдаваться мне, не в меньшей степени чем мое собственное, обладать ею… Доходило до того, что мы чуть ли не целыми днями лежали в кровати и занимались сексом, изредка отрываясь для исполнения самых уж неотложных дел… Только Угар, не понимавший причин нашего добровольного заточения, заставлял нас заботиться о том, чтобы выпускать его на улицу или готовить еду — он не всегда возвращался домой сытым. Если погода на улице была плохой — это оказывался лишний предлог, никуда не ходить… и мы оставались на нашем ложе любви и страсти, к тоске пса и нашей взаимной радости. Меня поражало, как неистово и безгранично отдавалась мне моя маленькая девочка… — для нее не существовало запретов! Я, проживший на свете более чем вдвое, и даже больше, лишь удивлялся тому, что она умеет и знает…

Конечно, на то была причина, но мы ее не касались. Я не забыл рассказа

Наты, но не чувствовал ревности или брезгливости, которая могла меня от нее оттолкнуть. Девушка была не виновата в том, что могла безошибочно воздействовать на все струнки моего к ней желания… Это было время, когда все на свете нам заменила наша постель. Но я не жалел об этом. Если настало такое время, что каждый миг, который ты живешь на свете, может оказаться последним — почему не взять от этого мига все? То, что я спал с подростком, меня не стесняло — кое-кому, после всемирного потопа, приходилось делать это с собственными дочерьми. И не важно, что это требовалось для возрождения рода людского на земле… К тому же — хотел я того, или нет — но девочкой она уже не была…

У Наты не могло быть детей, и мы не нуждались в предохранении. Но, если бы чудо вдруг произошло — ни я, ни она не были бы против… Мы не боялись даже того, что возможный ребенок появиться на свет в совсем не приспособленном для этого месте, более того, мы желали его…

Ночь за ночью, день за днем — все равно — таких сил и такого стремления к близости с девушкой у меня раньше не было никогда. И я не противился.

Напротив, брал все и старался сам отдать ей то, что она хотела получить взамен… А Ната… Ната распускалась весенним, майским цветком, став до безумия желанной и столь же милой…