На развалинах Мира

Вольный Владимир Александрович

Не было никого, кто мог бы нам помешать и заявить, что мы не вправе этого делать. А появись… Вряд ли мы бы стали его слушать. Той, лучшей жизни, которую нам так долго и так уверенно обещали — ее не было… Вместо нее — огромное, неимоверное, невероятное кладбище, где под осколками былого величия и великолепия лежали миллионы… Я все понимал — мы не очень порядочно поступали тогда. Быть может, и мне, и Нате, следовало воздержаться от того, чему мы предавались с таким исступлением — во имя тех, кого мы оставили в прошлом! И, в большей степени это касалось именно меня. Но мы не могли. Не могли — и все тут. И никто бы не смог. Разве что скопец —

но, будь он на моем месте, и то, наверное, нашел бы способ, если не удовлетворится сам, то хоть привести к этому ее — желанную, юную и такую ждущую! Жизнь продолжалась: страшная и жестокая, непривычная и трудная. Такая, какая она досталась нам: единственным, сумевшим выжить. И мы хотели взять от этой жизни все…

Она порхала по подвалу, успевая найти мгновение, чтобы подбежать ко мне и коснуться своими губами моих, не всегда бритых щек, потом, со смехом, уворачивалась от ответных объятий и вновь целовала.

— Ната!

— Нет, нет, мой хороший… Нет, не сейчас! Ты меня с ума сведешь…

Снаружи происходили события, которые в скором времени могли многое изменить. Уже совсем очистилось небо — ушли в прошлое грязные тучи, нависающие над головой, перестали литься дожди, где в каплях было намешано пыли и пепла больше, чем самой воды. Совсем потеплело — мы выходили из подвала и поражались тому, что можем ходить в одних только рубашках. Ната нашила нам их, используя для этого ткань, хранящуюся на складе. Все рубахи одевались через голову — так было легче кроить. Кроме того, мы все-таки смастерили веретено — и теперь, Ната тщательно выстригла все шкуры, собираясь изготовить пряжу для вязания. Еще немного и мы могли повторить свою попытку разведать, что находится за неприступными скалами. Но до этого…

… — Я люблю. Впервые, в своей жизни — люблю. Я люблю тебя, Дар!

— Не нужно, Ната. Не надо таких признаний и слов — я их не заслужил. Мы оказались вместе не по нашей воле — это случай. Пусть — прекрасный! Но все же — случай… И то, что происходит — не могло произойти с нами раньше.

Никогда, Ната…

— Ты боишься своих чувств… да?

— Нет. Но я не могу говорить о них… Я… не имею права.

— Я понимаю. Ты винишь себя… не нужно. Ты пытался бороться — разве нет? А я — могу! И я стану говорить тебе о своей любви — хоть ты в нее и не веришь… Но, если ты не хочешь меня слышать — я стану произносить их шепотом!

Я смолчал, а Ната, оценив мое молчание, как знак согласия, прижалась ко мне грудью… Это было несравнимо ни с чем — по первому зову, она готова была быть со мной, стоило лишь посмотреть на нее зовущим взглядом. Ната приподнялась на локтях, устремив на меня свои бездонные глаза…

— Ты невероятный человек…

— Почему?

Она загадочно улыбнулась. Рука девушки легла на низ моего живота и проскользнула ниже…

— Ты умеешь нравиться женщинам.

— Нет. Никогда за собой этого не замечал. Обычно, все было несколько иначе

— они нравились мне.

— Догадываюсь, почему… ты из молчунов, да? Девушкам нравится, когда им вешают лапшу на уши — прости за откровенность. Но я бы не сказала, что ты не умеешь разговаривать!

— Разговаривать — не значит, разговорить… Мы с тобой не могли общаться одними кивками.

— Это все ерунда. Ты умеешь нравиться — я чувствую это. И не спорь — мне ведь виднее.

— Ну конечно, — я улыбнулся. — Моя маленькая женщина, куда мудрее своего неотесанного друга.

— Не друга. Мужа… Я запнулся… Нате не следовало говорить мне

это. Но она решительно повторила, глядя мне в глаза:

— Мужа, Дар! Я выбрала тебя… не ты. Ты имел женщин до меня и будешь их иметь после, я знаю. Когда мы найдем других людей… А я — уже нет.

Никогда больше я не позволю никому овладеть собой — кроме того, кому смогла отдаться сама… Ты молчишь?

— Я не знаю. Не знаю, Ната. Любое мое слово может тебя обидеть, если ты его поймешь по-своему… Это так странно сейчас. И я просто растерян.

И… есть еще то, что я не имею права забывать.

— И не надо. Я маленькая, да — но очень проницательная женщина. Ты не можешь мне объяснить больше того, что я и так вижу… Это твоя семья? Дар, родной мой… Я не заставляю тебя их забыть. Но их нет… здесь. И, пока это так — могу я иметь право хоть на капельку счастья?

Я прижал ее к себе.

— Ты не должна мне этого говорить…

— Мне не до гордости, Дар! И я не хочу быть больше гордой… Я не ушла бы — если тебе вдруг пришлось выбирать между нами. Я согласна на все, только чтобы лежать на твоем плече, хоть иногда… Нет, не говори ничего — ты всегда забываешь, кто я… А я всегда помню. Я очень много знаю — потому что мне пришлось все узнать. Ты старше меня. Намного, да. Ну и что? Да, ты мог бы быть мне отцом — твой возраст вполне это допускает! И я не могла бы желать лучшего для себя! Если бы оставалась прежней девочкой, до того, как все случилось… Но, не сейчас. Теперь я хочу тебя, только как мужчину — своего мужчину! Я ведь человек — не бессердечное существо, только принимающее то, что для него делают. За одно то, что ты вытащил меня оттуда, каждая обязана была бы тебя отблагодарить именно так, как это доступно молодой женщине или девушке… Может быть, еще и потому, я стремилась отдалить этот миг, чтобы ты не принял мою любовь как одну лишь благодарность!

— Я знаю.

Она прикрыла мне рот руками.

— Не перебивай. Ничего ты не знаешь. Ты мучился в своей постели и хотел прийти ко мне. Но не пришел… Ты хотел уйти — но не смог. Ты не бросил меня, не стал пользоваться свой силой. И ты столько раз рисковал ради меня! Можешь мне не верить… но что это тогда, если не любовь?

— Это не я — это ты…

— Страшная женщина? Нет, я, всего лишь — женщина. Самая обычная. Разве только слишком молодая, по-твоему…

Я слегка улыбнулся:

— В юности все девушки, которые были старше меня на несколько лет, казались глубокими старухами. И только когда я стал мужчиной, эта разница перестала бросаться в глаза. Но после, я всегда стремился к связи с теми женщинами, которые были меня моложе.

— А девочки всегда взрослеют раньше своих сверстников. Это природа так предусмотрела. И, между прочим, мужей себе выбирают — очень многие — не среди мальчишек!

— Все-то ты знаешь…

Я сгреб ее в охапку и подмял под себя. Ната тихо и счастливо засмеялась…

Позже, когда устав от ласки и объятий, мы просто лежали молча — голова девушки покоилась на моем плече, как она и любила, Ната спросила:

— Тебе хорошо?

— Очень… Мне сложно тебе объяснить. И… это мне должно быть стыдно перед тобой. Меня не покидает ощущение, что я делаю это с подростком…

— Не извиняйся. Разве тебе это не нравится? Или ты больше любишь пожилых?

— Нет, конечно. Одна только твоя юность может заставить меня забыть о своих годах. Стоит тебе лишь захотеть — и я словно возрождаюсь… становлюсь готовым быть с тобой еще раз, и еще..