На развалинах Мира
Шрифт:
Я больше не мог. Обхватив заранее приготовленным ремнем канат, я дрожавшими пальцами стянул его потуже и повис, опираясь ногами о нижние узлы. Волей неволей, я стал смотреть вниз — и от увиденного холодная дрожь прошла по всему телу… Громадная, просто невозможная высота… Руины — до самого горизонта. Темный лес, в который я не решился пройти. Далекие озера
— одно из них приютило девушку почти на три месяца этой страшной жизни… Как там она? Я посмотрел вниз — подножье стены стало таким далеким, что я на мгновение растерялся, не заметив вначале Нату, примостившуюся среди камней. Я вдруг понял, что перестал бояться — или сама высота стала уже такой, что особой разницы, десять иди двадцать метров, уже не играла роли. Переломать все
— Дар! Что случилось?
Я нагнул голову. Ната, встав с камня, смотрела на меня, прислонив ладонь к глазам.
— Все в порядке! Я сейчас! Вряд ли она услышала меня полностью — ветер относил звуки в сторону. Но она кивнула — догадалась. Я махнул ей рукой — и опять похолодел, на этот раз от испуга совсем иного рода! Всего метрах в ста от нее, по камням, крадучись, быстро перебегали несколько знакомых, серых силуэтов…
— Ната! Ната!
Она услышала меня и выжидательно замерла.
— Поднимайся! Поднимайся сама! Быстрее!
— Я. е… огу?!
— Сможешь! Я тебя вытащу — позже! Быстрее!
Я не стал уточнять — почему. Но ее не нужно было долго уговаривать — она все прекрасно поняла и так. Ната проследила за моей рукой и сразу вцепилась в конец каната. По тому, как он натянулся, я понял, что девушка решилась…
Я не заметил, когда ухватился руками за скобу, за которую был перекинут один из узлов каната. До верха оставалось не более четырех метров — ничто, по сравнению с тем, что осталось позади.
— Держись! Я тащу!
— Авай…
Ветер, который вдруг предательски усилился, отнес ее ответ от меня. Но она не могла меня не понять… И тогда я стал подтягивать канат на себя, перехватывая его всякий раз на узлах. Это продолжалось бесконечно — круги плыли у меня перед глазами, становясь из синих — желтыми, а потом — красными… Из под ногтей сочилась кровь — перчатки давно порвались. А потом я жестоко ударился спиной о землю и скобу, не сорвавшись только потому, что заранее обвязался за нее ремнем. Он и удержал меня от падения в бездну, натянувшись, как струна. Канат в руках взлетел, и я ощутил, как груз, висевший на нем, исчез…
— Ната!
Ответом послужил сдавленный и испуганный шепот из провала:
— Я здесь…
Я ухватился рукой за скобу и перегнулся — Ната висела просто ни на чем. Ее пальцы вцепились в выступы на стене — более ее не держало ничто!
Оставаться в таком положении она могла еще несколько секунд — не больше.
Большая часть оборвавшейся веревки упала вниз, и там теперь копошились серые тени — крысы. Я намотал на руку ремень и прыгнул, рассчитывая, что скоба выдержит… Это был безумный поступок — но зато я, ударившись о камни всем телом, подхватил ее, когда пальцы Наты стали разжиматься…
— Дар… — Она только выдохнула, глядя на меня безумными глазами. В них был ужас… — и я прекрасно ее понимал. Но времени у нас уже просто не оставалось — ремень сильно натянулся от рывка и мог порваться так же, как и канат!
Я проскрежетал, закусывая губы в кровь:
— Сама… Наверх. Сама!
Она поняла — и стала хвататься за веревку, на которой мы оба висели.
— Ну же! Я не могу долго так держаться!
Она кивнула — и, отпустив меня, стала взбираться по канату вверх. Едва она скрылась за краем пропасти, как я, ослабив ремень, на котором повис, стал подтягиваться на канате на руках. И, когда я выпрямился на дрожащих ногах и посмотрел в пропасть, оставленную нами позади — Ната, захлебываясь от рыданий, кинулась мне на грудь! Мы упали на землю, не имея больше сил ни стоять, ни сидеть, ни дышать…
То, что с нами творилось, трудно передать словами. Только тот, кто испытал в своей жизни что-либо подобное, мог бы мог представить и нашу радость, и восторг, и ту давящую усталость, которую мы почувствовали сразу, едва прошел первый восторг после подъема из пропасти. Мы лежали на голой земле, крепко обнявшись… всего
Провал — как бы он не был страшен — остался позади. Теперь нас ждала дорога, хоженая мною не единожды. Она была знакома, изучена и проверена неоднократно. А главное — здесь можно было не бояться внезапного нападения злобных крысиных стай, или жуткого подобия человека… Оставалось три с лишним дня дороги — если идти одному. С Натой, время могло растянуться и на более долгий срок — и весь этот путь мы рисковали провести на голодный желудок. Мешок и все продукты остались внизу…
Как только мы встали, я сказал Нате:
— Нам придется идти быстро… У нас нет еды, а ближайшее место, где мы сможем поесть — это мой… наш подвал. Кроме того — могут напасть вороны.
Ната согласно поддакивала мне, посматривая на рухнувшие здания и холмы, образовавшиеся во время землетрясения. Я закусил губы — мне приходилось ее подгонять не от случайной прихоти — в подвале оставался щенок, и я беспокоился за его судьбу. Так надолго я его еще ни разу не оставлял.
Ната перевязала мои ладони. Кожа на них была стерта до крови — в горячке, я не заметил, как содрал ее, вытаскивая бесконечную веревку с таким грузом на конце. Когда я посмотрел вниз — не поверил, что я смог это сделать…
Но девушка подтвердила — я действительно, почти весь подъем втаскивал ее наверх, и ей самой, лишь в паре мест, удалось мне немного помочь. Стена провала почти не имела выступов, за которые можно было бы зацепиться, и, единственное, что ей оставалось, это уповать на то, что у меня хватит сил… Только увидев, как канат стал перетираться, она успела подтянуться к самой стене, и при рывке, после которого он окончательно порвался, удержалась на месте. Ната говорила, что этот страх, ей не забыть до самой смерти…
Она старалась. Девушка не ссылалась на усталость, на сбитые в дороге ноги, на непрекращающиеся боли в боку — она шла и шла, до тех пор, пока я, видя по ее бледнеющему лицу, что она вот-вот упадет, не подхватывал ее на руки и не подыскивал место для ночлега. Мы спали, укрываясь моей курткой. Ната, вначале немного меня стесняющаяся, постепенно привыкала, и, когда становилось прохладно, не вздрагивала, как в первую ночь, когда я, пытаясь ее согреть, невольно прижимался всем телом.
Теперь, находясь в относительной безопасности, на плато — как я стал называть мою часть города — мне не было нужды все время насторожено оглядываться по сторонам. Появилась возможность слегка расслабиться… и получше приглядеться к своей спутнице. Девушка была очень мила… При своем невысоком росте, она была изумительно сложена — это просматривалось даже через те тряпки, которые на ней были одеты. Вряд ли она могла бы стать королевой красоты — но во всех ее движениях проступала плохо скрываемая грация и изящество. Когда она улыбалась — это случалось не часто — то словно расцветала… Я предвидел, что лет через пять она может стать очень и очень красивой. Мы выкинули почти все рванье, в котором она была на момент нашей встречи — и теперь она была одета в мои запасные, анорак и штаны, которые ей были довольно велики. Пришлось их перевязать бечевой, но даже так она выглядела куда лучше, чем в том жутком и пропахшем вонью, рубище. Вначале нашего пути, от Наты исходил тяжелый запах давно немытого тела — я притерпелся к нему, но она сама, завидев, как я иногда отворачиваюсь, быстро уловила причину. Ната до посинения пыталась отмыться в первой попавшейся луже, пока я не оттащил ее, чуть ли не силой. Обнимая ее хрупкое тело, я испытывал чувства, передать которые сложно… Это была одновременно и забота, и защита, и что-то иное, что оформилось несколько позднее. Я осознавал, что думаю о ней, не только как о спасенном мною человеке, а, прежде всего, как о женщине. Очень юной, маленькой и смелой, сильной и слабой… Но, прежде всего — женщине.