На развалинах Мира

Вольный Владимир Александрович

Ната в изнеможении повалилась прямо на спину. Она ни единым словом не высказала своей усталости днем, крепясь изо всех сил, но сейчас просто мгновенно уснула, не обращая внимания даже на холод. Я поднял ее почти невесомое тело на руки и отнес к естественному укрытию — завалу из нескольких упершихся друг в друга плит. Потом перетащил туда и наш нехитрый скарб — остатки веревки и оружие. Я тоже чувствовал себя выбившимся из сил. До подвала оставалось часа четыре, ходу — около шести километров — и их не стоило преодолевать ночью. Теперь я уже стал побаиваться развалин — что, если непрошеные гости появились из-за реки?

Щенок тоже притомился и пристроился возле

Наты, свернувшись в клубочек. Он как-то сразу ее признал, и мне невольно пришло на ум воспоминанье о том, каким он был диким, в первые минуты, когда я его нашел, после того, как убил его мать… Ната во сне прижала его к себе, тот взвизгнул, но не отстранился — вместе им было теплее. Мне оставалось только позавидовать… Сон меня не брал, не смотря на усталость. Тревожили мысли о том, что мы можем найти завтра там, где я так надеялся отдохнуть от этого похода.

Через мгновение у меня похолодело на сердце — Отчаянный, нечеловеческий крик, прорезал ночную тьму и пропал, унесясь эхом вдоль берега спокойного в этот момент озера. Ната вздрогнула и сразу приподнялась на локте. Щенок уже стоял на всех четырех лапах, и, вздыбив шерсть, глухо заворчал на тот берег.

— Что это? — Ната спросила шепотом, почти не разжимая губ.

Я пожал плечами. Ничего подобного мне не доводилось слышать до этого никогда. Хотя всяческих криков и рычания за последний месяц слушать пришлось не единожды. Ничего человеческого в этом вопле не было, а зверь мог оказаться какой угодно…

Ната показала глазами на щенка. Тот весь подобрался и снова заворчал.

— Тихо, Угар, тихо…

Я недоуменно оглянулся на Нату, потом согласно кивнул: девушка сделала единственно правильное решение — рычание щенка могло привлечь к нам внимание со стороны того, кто издавал эти зловещие звуки. Имя для пса она произнесла непроизвольно — подпалина на его боку весь день маячила у нас перед глазами… Щенок нехотя смирился, оглядываясь на тот берег и скаля острые белые зубы. Ната погладила его по голове, и тот снова прилег рядом с ней, впрочем, не выказывая больше никаких признаков сна.

— Что это… могло быть? — Ната тихонько повторила свой вопрос.

Вместо ответа я придвинул к себе лук и положил на древко стрелу. Что бы это не было — встреча с ним не могла оказаться дружелюбной… Слишком частые схватки этих дней уже дали достаточное представление о том, что всего рычащего и кричащего следует опасаться и избегать. Остаток ночи прошел спокойно. Больше ничто не тревожило нас до той самой поры, пока белесый сумрак не начал сменяться чуть более светлым. День и ночь давно почти не отличались друг от друга, но, по прошествии почти трех месяцев, после катастрофы, разница между утром и вечером стала более заметна.

Через развалины мы перешли быстро — мне все время казалось, что здесь, в знакомой местности, на нас никто не посмеет напасть. Впрочем, так оно и вышло — ни я не чувствовал угрозы от окружавших нас камней, ни щенок, спокойно и уверенно бежавший впереди нас. К холму, под которым находилось мое убежище, мы подходили с величайшими предосторожностями. Я знаками указал Нате укрыться и, притянув к себе щенка, осторожно направился к лазу в пещеру. Возле входа, шагах примерно в десяти, я отпустил его на землю и легонько подтолкнул ладонью. Пес сразу понял, что от него требуется, и так осторожно приблизился к отверстию, что я сразу подумал — мы здесь ни одни!

Угар — я уже мысленно стал называть его так вслед за Натой — на брюхе вполз в чернеющее отверстие и некоторое время я больше ничего не видел.

Потом в проходе показалась его большая голова, и он

призывно тявкнул.

Потом, обсуждая с Натой его необычайную сообразительность, мы поразились, что он все сделал так, как от него требовалось. Но в этот момент я воспринял его поведение как должное, и незамедлительно последовал приглашению.

В подвале никого не было, хотя присутствие постороннего наблюдалось повсюду. Все мешки с продуктами, все банки — все было разбросано на полу и валялось в полнейшем беспорядке. Светильники были перевернуты и масло, вытекшее из них, впиталось в бетон, образовав грязные темные пятна. На всем присутствовали отметины от укусов. Внимательно рассмотрев следы, отпечатавшиеся на полу, и царапины от когтей на ящиках — я уже не сомневался в том, что это именно когти — я пришел к выводу, что здесь побуянил наш щенок, так нерасчетливо оставленный мною за сторожа. Однако, весь вид Угара, злобно рычащего на всякие следы, заставил меня в этом усомнится. Пес кинулся куда-то в угол и выволок громадный кусок черно-бурой шкуры. По всему подземелью разнесся тошнотворный запах — это оказалась придушенная и наполовину обглоданная тушка крысы. Но какой была эта крыса! Чуть ли не впятеро больше своих собратьев, с более укороченной мордой и двумя резко торчащими в стороны клыками — именно клыками, а не резцами, как у нормальных крыс. Лапы, неестественно вывернутые внутрь, более длинные, чем задние, так же заканчивающиеся массивными когтями — по пять на каждой лапе! Шкура очень жесткая и колючая на ощупь — мне пришлось, преодолевая омерзение, взять ее за холку и, поискав глазами уцелевший от разгрома мешок, бросить ее туда. Брюхо твари было распорото, словно ножом, и ее внутренности вывалились наружу. Зловоние стало настолько нестерпимым, что я поспешно выбежал наверх, зажимая нос ладонью.

Угар ухитрился выскочить раньше меня, хотя еще секунду назад стоял позади

— видимо его чувствительное обоняние, куда более сильное, чем мое, тем более не смогло вынести этого жуткого запаха…

Ната поодаль, почти сливаясь в тени плит с холмом, молча ожидала результатов нашей разведки, в который раз поражая меня своим терпением — не каждая женщина способна спокойно ждать в такие минуты, ничем не выказывая своего присутствия. Я жестом позвал ее к нам. Она быстро подошла и только глазами спросила меня:

— Как?

Я выдохнул:

— Терпимо. Там никого… нет. Но были крысы. Или, вернее, что-то вроде того. Одна. Только она не такая, как те, которых мы с тобой уже встречали.

Очень отличается по виду, и… какая-то, не совсем нормальная. Не такой формы, что ли… Она там, внизу.

Ната испуганно дернулась:

— Крыса?

— Мертвая. Не бойся. Но убили ее не мы. Может быть, — я указал на щенка.
–

Ее придушил Угар.

Ната приподняла глаза, услышав, как я назвал щенка, потом согласно кивнула.

— А может, и не он. Она крупнее его, и на вид гораздо сильнее. В любом случае, она дохлая и жутко воняет. Я положил ее в мешок, но вынести ее наружу не смог из-за запаха. И потом, если ее вынести, то запах будет здесь — и тогда, тут соберутся все крысы, если они есть, на падаль.

— Ее надо зарыть?

— Да. И быстро.

Ната, ни о чем больше не спрашивая, сняла с плеч моток каната и, поискав глазами, выбрала место. Она быстро убирала попадавшиеся ей под руки камни и песок, не обращая внимания на то, что они оставляли ссадины и царапины на ее коже. Отстранив ее в сторону, я принялся рубить промерзлую землю топором. Ната некоторое время молча смотрела на меня, а потом тихо произнесла, указывая рукой в сторону: