На развалинах Мира

Вольный Владимир Александрович

Ничего не напоминало о битве — дожди смыли все следы. Я взобрался на холм, оставив возле Наты Угара, и осмотрелся. Кошка могла подкрасться отовсюду — при изрытой и изувеченной местности, это было несложно.

— Пойдем.

— Куда?

— Искать ее бессмысленно. Она сама нас найдет… если захочет.

Ната повела плечами.

— Как скажешь. Ты обещал мне, если помниться, показать банк?

Я кивнул.

… Ната держала в руках несколько купюр и что-то шептала побледневшими губами. Она не впала шок, не стала кричать от восторга — она, так же, как и

я, прекрасно понимала никчемную ценность этих бумаг. И они не произвели на нее особого впечатления. Тут дело было в другом…

— Всегда этого хотелось — Она тихо произнесла, не смотря на меня — И всегда я знала, что так не бывает. И вдруг… вот оно. То, что могло бы изменить всю мою жизнь.

— А могло ли?

— Могло.

Она упрямо качнула головой.

— Мы не в раю жили, Дар. Без этих проклятых бумажек, ты не мог чувствовать себя полноценным человеком. Делать, что хочешь, жить, как хочешь. И… ты бы не был здесь, если бы не искал их, когда все случилось.

— Наверное. Был бы в другом месте — тратил деньги.

— Вот именно! Тратил — а не зарабатывал! И не ломал себе голову над тем, как это сделать! И никому, на всем свете, не был бы должен…

Я прислушался к последней фразе — она прозвучала не случайно. Ната нахмурилась и скривила лицо…

— А ты… много была должна?

— Много. Свою свободу. За нее, оказывается, тоже нужно было платить.

— Кому?

Ната стиснула губы.

— Тем, кто смог ее отобрать. Я не хочу говорить об этом. Пошли отсюда. Мне противно здесь находиться. Вроде, это всего лишь деньги — а мне кажется, что все они пропитаны человеческой кровью…

Я кивнул. Находиться в этом полуразрушенном храме денег и мне не доставляло особого удовольствия. Здесь все угнетало. На выходе Ната обернулась и сделала несколько шагов назад.

— Куда ты?

— Я хочу все поджечь!

— Но, Ната…

— Уступи мне, Дар! Я хочу отомстить! За все! За себя, за то, что со мной… И за тебя — в том числе.

Я промолчал. Не все ли равно, что случиться с этими мешками, содержимое которых уже никого не сможет сделать счастливым? Столб густого, черного дыма, вознесся у нас за спиной. Слышался треск — мешки хранились на деревянных стеллажах, и они тоже горели. Я пожалел — доски могли бы пригодится в подвале. Всю дорогу Ната была задумчива и молчалива, и, только когда мы добрались до ручья, от которого рукой было подать до подвала, она сказала, словно извиняясь:

— Я психопатка, да? Но мне всегда этого хотелось — даже когда от них зависело, жить мне или нет.

— И такое бывало?

— Да. По-всякому… Я расскажу тебе, потом, как ни будь. Только не сейчас, ладно? Не заставляй меня, Дар…

Я не стал настаивать… Ната ведь не знала, что некоторое время тому назад, я и сам хотел спалить все содержимое этого хранилища. И лишь нежелание заняться этим всерьез, уберегло то, что догорало в мешках и на полу от огня, разведенного рукой девушки.

Кроме сооружения печи, мне пришло в голову сложить теперь что-то, вроде бани. Две стены уже были — если освободить угол в одной из секций.

Оставалось сложить

еще пару, вывести слив, продумать, как нагреть само помещение — и баня готова. Пропарить тело после походов — что могло быть лучше? Ната не отказывалась, став помогать мне по мере своих сил. Когда все было готово, она вызвалась испытать баню первой — на правах, так сказать, первой помощницы. Мне пришлось уступить. Кроме того, в этот день у нее было, почему-то, особенно хмурое настроение, и я подумал, что парилка сможет ее немного отвлечь. Я только вздохнул, провожая ее, идущую в одном лишь коротком отрезе ткани — наподобие индийского сари. Даже сквозь него было видно, как она хороша…

Ната вышла распаренной и с румянцем на лице.

— Это так здорово! Иди, пока горячо!

— Понравилось?

— Не то слово!

Я больше не расспрашивал — следовало спешить, чтобы не упускать жар.

Нельзя же было постоянно греть воду, в той сложной системе глиняных труб, которые, я установил для подогрева этой бани. Парная вышла на славу. Один недостаток — слишком темно. Но это уже было не в наших силах — светильники не могли гореть при такой температуре, им не хватало кислорода. Таким обновленным и свежим, я давно себя не чувствовал. Получился настоящий праздник — и его следовало отметить. Ната выбрала к моему возвращению апельсиновый сок — самый любимый, по ее мнению. Она налила его в кружки и ждала, пока я усядусь за стол.

— Ты бы предпочел пиво, да?

— Обойдусь, — буркнул я. — Сок, так сок. Даже полезнее.

— Я бы налила. Но пива нет, ты же знаешь. А что-то, покрепче, после бани — не стоит. Вредно.

— Да ладно… — я отмахнулся. — Не нужно ничего. Пусть будет сок.

Мы смаковали напиток, потихоньку подливая в кружки содержимое банки. Ната закинув ногу на ногу, потягивала сок из трубочки. Я украдкой бросал взгляды на ее обнаженные ноги…

— Ты бабник?

— Что? — от неожиданности я даже поперхнулся.

— Ты, наверное, любишь девочек, да?

Я поставил кружку на стол. Ната смешливо добавила:

— Любишь, любишь… Я же вижу!

Я встал и сделал попытку выйти — говорить с ней на эту тему у меня не было ни малейшего желания. Но девушка сразу вскочила и просительно произнесла, преграждая мне дорогу:

— Ну, извини… Извини, честное слово. Я же не знала, что ты такой обидчивый.

— Ната. Давай условимся… на будущее. Не надо меня провоцировать.

— Иначе?

— Иначе… иначе ничего.

Она перестала улыбаться и уже серьезно сказала:

— Я тоже не слепая, Дар.

— Раз не слепая — то перестань.

Девушка тряхнула мокрыми волосами и вдруг, неожиданным и резким движением, сбросила ткань, покрывающую ее тело. Больше на ней не было ничего…

— Ты ведь не успокоишься, да? Ну, так бери… Если так сильно хочется.

Я застыл как изваяние, не в силах отвести глаз от манящего меня тела…

— Что же ты? Само в руки идет!

В глазах Наты уже не было ни юмора, ни веселья — одна только тоска… Я, нечеловеческим усилием, заставил себя отвернутся, и молча вышел из подвала.