Над бездной
Шрифт:
Они говорили между собой, сидя около лачужки, не мешая женщинам работать. Аминандр сидел поодаль и, казалось, дремал, как всегда, опустив свою, уже довольно поседевшую, голову на грудь в раздумье. Скоро старуха ушла просить милостыню и подбирать орехи. Фульвия уснула.
Около полуденного времени на пустырь пришел Курий вялой, неверной походкой полубезумного, не совсем проспавшегося пьяницы; все тело его передергивалось и дрожало; черты лица перекосились; волосы были всклокочены; не заметив ни Аминандра, ни нищих, он прошел в лачужку, откуда послышался в ту же минуту громкий стук
— Курий, — сказала она, — ты опять не ночевал дома; опять ты являешься ко мне в нетрезвом виде, не проспавшись; скоро ли это кончится? твоя одежда в крови: ты и в эту ночь ходил на твою ужасную работу?.. берегись!.. брось разбой!.. тебя схватят.
— Мы скоро всех схватим и передушим, — ответил погибший, — скоро настанет день великого Переворота; Катилина решился.
— Давно уж ты мне говоришь, что он на что-то решился, да никаких результатов этого решения я не вижу, кроме мелких грабежей и убийств. Принес ли ты какую-нибудь добычу?
— Скоро будет много добычи… Рим запылает с двенадцати концов… всех богачей предадим смерти и разделим их деньги. Диктатор уничтожит все сословия; все будут равны под его властью. Тогда ты будешь моей законной женой: я поселю тебя во дворце… в огромном… мраморном… везде бронза… серебро…
— Прежде этих палат дай мне денег на пищу; я умираю с голода. Нищие подали мне милостыню, — кусок хлеба. Курий!.. Курий!.. это ли твоя любовь? это ли блаженство ты мне сулил, когда похищал меня от отца?.. я прошу милостыню у нищих!.. я готова есть падаль, но и падали, гнилого мяса у меня нет!..
— Потерпи… скоро у нас будут деньги… много… я куплю тебе платье из пергамской парчи с бахромой.
— Дай мне хоть одну сестерцию на хлеб!
— Что сестерция!.. миллионы дам я тебе, моя богиня!.. сегодня последняя сходка…
— Молчи!.. мы не одни; у двери сидят нищие.
Взор Курия был мутен и дик; он вышел из лачужки, долго вглядывался в лицо Аминандра, узнал его и радостно вскричал:
— Фламиний мой!.. убью его!.. найду!.. Меткая Рука, давний знакомый, здравствуй!..
— Здравствуй, Курий, — ответил Аминандр, — в славных палатах живешь ты, господин плебей!.. мои палаты похуже твоих.
Он подошел к лачужке и стал подле певца и художника.
— А ты где живешь? — спросил Курий.
— Между небом и землей, между пламенем с водой!
— То есть где придется, господин плебей.
— И певец здесь… певец, как тебя зовут?
— Фотий Родосский, — ответил Электрон.
— Кажется так… еще тебя звали… звали… хоть убей, не помню, как… такое было мудреное имя, что…
— Звали его, господин плебей, всяко: и собакой и забиякой; звали, звали, да и звать перестали, потому что не дозвались, — сказал Аминандр со смехом.
— Ты мне нужен, Меткая Рука… очень нужен!.. я тебе дам много денег… много…
— Вижу, вижу, господин плебей, что у тебя их много.
— Скажи мне, кому ты продал моего невольника?
— Старику, скупщику рабов; он его купил для фабрики.
— Его можно найти?
— Может быть, и можно. Видел я его в Регионе матросом лет десять тому назад.
— А потом?
— След простыл
— Найди его!.. под каким именем я его продал?
— Забыл, хоть убей, господин плебей; пятерых после него таких же больных я вылечил да продал. У него глаз болел?
— Нет, рука.
— Не Церинтом ли его звали?
— Забыл.
— Ты все позабыл, и я все позабыл… ха, ха, ха!.. ищи теперь ворону, которая улетела!.. ищи, на какое дерево она села да что там каркает!..
— Ты не узнал, кто этот человек?
— И не старался; старался я об одном: вылечить да продать его с выгодой… теперь у меня вот этот старик на руках; побродит с ним певец, прося милостыню для больного отца, до выгодного покупателя, а потом я продам его в привратники. Он глух; говори при нем, что угодно.
— Тот невольник был сенатор.
— Вишь ты, павлин какой в мой птичник попал!.. тебе, верно, его родные поручили его выкупить?
— Найди мне его и выкупи!
— Найду и выкуплю, когда ты мне поймаешь ту самую рыбу, которую я из невода в море упустил… ха, ха, ха!.. скажи мне, где находится дом Порция-Лекки?
— Для чего тебе?
— Я должен там побывать сегодня во вторую стражу ночи.
— Пароль?
— Яблоко раздора.
— Это вчерашний.
— Давно ли наш диктатор стал менять ежедневно пароль?
— День ото дня он становится подозрительнее; ему не дает покоя слух, упорно подтверждаемый всеми, будто бы не убит человек, которого он велел убить, а я продал тебе. Это навело его на мысль, что спаслись и многие другие жертвы проскрипций. От этого невольника зависит теперь моя жизнь. Ах, зачем я его не убил! каждый день я боюсь встретить его на улице и быть уличенным в неблагонадежности. Я был вполне уверен, что все было устроено ловко. Целых 8 лет я был покоен. Вдруг явился, точно призрак из могилы, этот слух… откуда он возник? от кого? — никто не знает… будто он жив. Сам-то он по себе не велик герой, но для нас опасны близкие ему люди: некто Семпроний из бывших провинциальных преторов и Квинт-Аврелий; оба они жили долго в захолустье; мы о них уж и забыть успели; забыли и этого проданного сенатора, зятя Семпрония; Квинт-Аврелий женат на племяннице старика, но не поладил с женою, развелся и поклялся отмстить ей за ее неверность: отмстить лишением наследства после Семпрония. Встретили ли они случайно и выкупили проданного тебе мною человека или тут кроется иная интрига, — никто из наших не разведал, только весь Рим толкует, что Фламиний жив, а тесть только притворно говорит о своей ненависти, втайне же помирился с ним.
— Эх, господин плебей! — вскричал Аминандр, ударив Курия по плечу так сильно, что тот присел, — вы-то не проведали, а я давно все разведал… Старик-то очень хитер; зятя у него нет, это я достоверно знаю; хочет, слышно, подставного достать. Это ему Квинт-Аврелий насоветовал в злобе на жену. Ведь этому уж много лет; лишь бы человек был немножко похож, все и признают его настоящим.
— Самозванца-то?
— А то какого же? ха, ха, ха!.. если б я был похож, первый пошел бы к старику да сказал: — Тестюшка, я вернулся!.. ха, ха, ха!.. подавай завещание!