Ночь тебя найдет
Шрифт:
Почти столетняя история давит на мозг, накатывая подобно волнам.
Я знаю наверняка лишь то, что в этой очень длинной книге Лиззи Соломон отведено всего несколько страничек.
Только дойдя до середины заднего двора, я вспоминаю о переключателе на бейсболке. Я никогда раньше ее не надевала — этот десятидолларовый подарок от Санты я вытянула вслепую на рождественской вечеринке в обсерватории, а сегодня решила, что мне могут пригодиться свободные руки.
Я с силой нажимаю на поля, чтобы включить две светодиодные лампочки. Успела попрактиковаться дома.
Я быстро поворачиваю голову, и лампы отбрасывают длинный след на пятьдесят футов. Слева заросший сад, справа — отдельно стоящий гараж из пятидесятых — никаких финтифлюшек в духе свадебного торта.
Прямо передо мной на пути к заднему крыльцу протянулась полоса препятствий размером два на четыре, фанера, белые пластиковые пакеты, от которых исходит гнилая вонь сырой земли. Материалы для ремонта так и не пригодились. Меньше чем через двадцать секунд я на крыльце, вне поля зрения соседей.
Ранее я ввела в поисковую строку фразу: как проникнуть в дом Лиззи Соломон. И на «Реддите» сразу же нашлось упоминание об огромной дверце для собаки, встроенной в одну из задних дверей дома. В комментарии было написано, что «в нее без труда влезет маленькая женщина или мужчина при условии, если у них не слишком толстая задница» — хитроумный совет от @SkinnyMinnie22, испробовавшей этот способ самостоятельно или просто решившей поумничать; в любом случае девица явно еще живет с родителями.
Дверца для собаки на месте — заманчивая дыра с ободранными пластиковыми створками, шлепающими на ветру. Магниты, державшие их на месте, давно исчезли. Да в такую дыру пролезет четыре таких, как я.
Интересно, почему овчарка Соломонов не защитила Лиззи, когда та попала в беду?
Почему дверцу не заколотили?
Может быть, мне не стоит ломиться в дом с таким количеством неизвестных?
Я застреваю где-то на полпути в дыре.
Шарп только что закончил вытаскивать меня оттуда. Я лежу на крыльце животом вниз. И все еще ощущаю его большие пальцы на бедрах, пока остальная ладонь сжимала мою обнаженную талию в том месте, где задралась рубашка.
— Есть способ гораздо проще, Рыжая. Смотри сюда. — Впервые я слышу в его голосе искреннее веселье. Еще один удар по моему чувству собственного достоинства.
Я прекрасно знаю, что он намерен мне продемонстрировать, потому что тоже об этом подумала, прежде чем нырнуть с головой в омут. Шарп опускается на колени, просовывает руку в собачью дверцу, отпирает и снова запирает замок.
— Тебе не нужен размах крыльев, как у Мануте Бола [21], чтобы проделать такое. Или дождалась бы меня и вошла на законных основаниях, по судебному постановлению.
— Собираешься меня арестовать?
— Еще не решил. Тебе повезло, что я пришел один и заранее.
Я встаю, стараясь не морщиться из-за царапины на животе, которую
— Когда лезешь через ход, которым может пройти любой зверь, меньше чувствуешь себя взломщицей, — бормочу я.
— Ты ослепляешь меня этой штуковиной, — говорит он, сдергивает бейсболку с моей головы, выключает одним нажатием и вешает на старый фонарь у двери. — Еще одно правило грабителей: никогда не нацепляй на голову вифлеемскую звезду. Лично я сомневаюсь, что волхвы ее видели, но тебе лучше знать, ты у нас астрофизик.
И не надоест ему развлекаться таким манером?
— Ты сказал, что копы не патрулируют территорию. — Я пытаюсь оправдаться. — Только патрульная машина перед воротами.
— Я сказал, в особняке нет сигнализации. И твое объяснение не слишком смахивает на извинение перед представителем закона.
Я размышляю, как ответить.
— Лично я не возьмусь отрицать, что примерно во время рождения Иисуса на небе наблюдалось небесное явление. Сверхновая, комета, необычное расположение планет. «Волхвы» означало «астрологи, астрономы», так что за небом они наблюдали. В анналах их повысили до «мудрецов» и «царей», потому что «астрологи» не отвечали христианским ценностям.
— Еще одно доказательство того, что искажение истины началось еще при Иисусе.
Думаю, гораздо раньше. Шарп растягивает слова, волоча меня за собой через задний двор. Спотыкаясь, бреду за ним, чувствуя, что выбор у меня небольшой.
Он щелкает выключателем, освещая узенькую комнатку со шкафами и полками вдоль обеих стен. Под одним из шкафов — мраморная столешница. Есть еще три человеческие двери: одна прямо передо мной, две спереди по сторонам; таким образом, выходов четыре, если не считать собачью дверцу.
Мы в помещении, которое раньше было оживленной буфетной, где слуги превращали тарелки в произведения искусства, живущие лишь несколько мгновений, и никто не увековечивал их в «Инстаграме». На то, что мы все же не в 1918 году, намекают пластиковые крючки для одежды на стене над икеевским органайзером с четырьмя отделениями. На каждом до сих пор написано черным маркером: «Лиззи», «Мама», «Папа», «Пеппер». В последнем все еще что-то лежит: красный поводок, банка антикоррозийного аэрозоля, молоток.
— Сюда.
Шарп все еще тянет меня за собой. Я официально признала смену власти. Он быстро сворачивает налево, и я оказываюсь посреди другой комнаты. Он нащупывает выключатель, на потолке зажигается тусклая лампочка — после темноты за окном ощущение такое, словно слишком быстро сняла солнцезащитные очки.
Требуется всего несколько мгновений, чтобы понять: комната полностью выпотрошена. В глубоких проломах стен просвечивает деревянный каркас. Во все стороны тянутся оголенные трубы и электрические провода. Ни плиты, ни холодильника, ни шкафчиков, ни стола со стульями. Это развороченное месиво — кухня, откуда пропала Лиззи.