Ночь тебя найдет
Шрифт:
Нельзя, чтобы длина юбки была больше трех дюймов выше колен, и засуньте свое декольте целиком в кроличью нору, если не хотите, чтобы вам любезно предложили переодеться в бумажное платье.
Примерив перед маминым запотевшим зеркалом три разных образа, останавливаюсь на слегка помятом желтом платьице чуть выше колена из гардероба Бридж, летнем кремовом свитере, защищающем от кондиционера, и розовых шлепках с желтыми звездочками — приятный сюрприз! — на внутренней стороне подошвы. Шлепанцы разрешены, хотя я понимаю, что за них можно получить
Большая часть содержимого моего рюкзака, да и сам рюкзак — запрещенная контрабанда, поэтому я решаю не усложнять задачу. Пишу номер заключенной Николетт Мари Соломон, который нашла в интернете, на клочке бумаги. Сую его в прозрачный зип-пакет с моими водительскими правами. Кладу туда еще десять долларов мелочью, которые нашлись в мамином туалетном столике, — для торговых автоматов, если у меня хватит щедрости купить осужденной пачку чипсов или «Сникерс». Хотя это вряд ли.
Собираю волосы в исключительно небрежный пучок, не прибегая к помощи заколок или резинок. Затемняю корни, нанеся черную тушь сбоку и на макушке — хочу придать себе бывалый вид, — прежде чем провести той же щеточкой по ресницам.
С подводкой, пожалуй, я переборщила, что для меня редкость. Роюсь в мамином ящике в поисках незасохшего тонального крема и решаю, что обойдусь. Мой пустынный загар немного поблек, но не настолько. Материнская кожа почти без видимых пор — единственный дар, который мы с Бридж принимаем без возражений.
На случай, если Майк прав насчет медийных троллей, хочу как можно меньше походить на пять своих фотографий, которые появляются на экране, если ввести в поисковой строке: «Вивиан Буше».
Снимок сотрудницы обсерватории — бледная, без улыбки, как раз в ходе напряженного исследования. Если про кожу можно сказать: белая, аж светится, то это про меня.
Вторая, школьная фотография, на которой я, в возрасте десяти лет, запечатлена с копной рыжих волос и испуганными глазами за очками в тонкой оправе. Она появилась в местных газетах после того, как я спасла Майку жизнь.
Третья, четвертая и пятая — снимки, сделанные журналистами возле арендованного дома на Голубом хребте до того, как копы затолкали нас в фургон и отвезли в мотель.
На них я предстаю в виде расплывчатого силуэта, на двух даже нет моего имени. Все камеры были обращены к Бридж. Я никогда ей не завидовала, правда никогда. Красота — цепи, почище тех, которыми была прикована к утесу Андромеда.
Всего несколько лет назад я увидела репродукцию «Андромеды» Рембрандта. Он подвесил ее с обнаженной грудью к скале за запястья. Изобразил ужас, а вовсе не красоту.
Его Андромеда уязвима и несовершенна — такой, я полагаю, Бридж хотела бы выглядеть в глазах окружающих, сумей она отринуть собственные ожидания и ожидания остальных.
Андромеду принесли в жертву морю из-за хвастовства ее матери, и я не сомневаюсь, что именно хвастуньей всю жизнь считает Бридж нашу маму.
Я завожу джип около половины первого. Повернув зеркало заднего вида, замечаю белый капот — пикап Шарпа выжидает в квартале от дома.
Я
Долго я здесь не протяну.
Мои глаза прикованы к двери, из-за которой, как мне сказали, должна появиться моя заключенная, но пока этого не случилось. Я беспокоюсь, что она передумала, затем та же мысль вызывает у меня облегчение.
Не будь я уверена, что мое желтое платьице выдает во мне новичка, я поняла бы это по ухмылкам из-за других столиков. Чувствую себя объектом всеобщих насмешек на встрече неблагополучного семейства, где только половина присутствующих получила сообщение, что нужно прийти в оранжевой футболке, заказанной специально ради такого случая. Моя одежда полностью соответствует тюремным правилам, за исключением любимых смарт-часов, которые я по глупости забыла снять.
Головная боль застилает глаза. Это продолжалось всю поездку, пока я консультировала по громкой связи мамину клиентку и наблюдала, как Джесс Шарп, не особо скрываясь, сидит у меня на хвосте.
Поравнявшись со мной первый раз, он мне помахал. Второй раз несколько секунд держался рядом, показывая вниз, как будто видел, что мои губы движутся, и знал, что я разговариваю по телефону.
Я убрала пальцы с руля. А руки-то свободны, детектив Шарп. Мне можно.
Я уже переживала, что решила перезвонить женщине, голос которой задрожал, когда она поздоровалась. Но я должна была сообщить ей, что ее любимый контакт пребывает в другом мире. И мне не нравилось, что Шарп кружит вокруг, словно пьяная муха.
Ничего сложного, убеждала я себя, перед тем как набрать ее номер. Это же высшая математика. Можно сказать, моя специфика. Ее рейс завтра в девять двадцать утра. Зовут Тейлор. Она была готова пропустить свадьбу брата, если ей не перезвонят и не заверят, что самолет совершенно точно не разобьется.
Мне хотелось изложить ей научный подход — по статистике вероятность крушения в каждый час ее полета — 0,000015 процентов. Если бы она летала в среднем по часу в день, прошло бы 18 264 года, прежде чем она погибла бы в авиакатастрофе.
Между тем, правда была такова: никаким образом я не могла повлиять на ее судьбу.
Впрочем, она обращалась к моей матери не за правдой.
Для нее реальностью были кричащие заголовки. А как же малазийский рейс 370? А башни-близнецы? А парочка, гулявшая по пляжу в Майами, снесенная заглохшей «сессной», приближения которой они даже не заметили?
Тейлор обращалась за утешением.
Воображаемым заклинанием.
Поэтому я сказала, что ей следует сесть в кресло с номером 13А, потому что тринадцать — счастливое число для имени Тейлор.