Ночь тебя найдет
Шрифт:
— Ты можешь побыть с нами, пока твоя мама не вернется. Но мы должны ей написать.
Усталость дает о себе знать — битва с Буббой Ганзом, загадочная Лиззи на горячей линии, наблюдение за мучительным бдением Маркуса Соломона.
Что дальше? Видимо, смена в ночном детском саду. Я наклоняюсь поднять ключи.
— Посвети на коврик, Эмм.
Она послушно подчиняется, спрыгнув с качелей.
Пальцы смыкаются над ключами, но что-то цепляется под краем коврика. Хрустящие чешуйки цикад, грязный червячок бечевки, заколка для волос. Никаких новых подвесок.
—
— А почему ты зовешь ее тетя Бибби? — спрашивает Эмм, когда они идут вслед за мной на кухню.
— Потому что так ее зовут.
Они продолжают свои дебаты, пока я опускаю жалюзи на кухне и проверяю входной замок. Отправляю сообщение матери Эмм. Она не отвечает. Нахожу открытую пачку печенья «Ахой», высыпаю в общую миску, заливаю тремя стаканами молока.
Настенные часы, которые вечно отстают на шесть минут, показывают 23:22.
— Так, кто-нибудь хочет порисовать? — Изображая фальшивую жизнерадостность, я высыпаю из коробки разноцветные фломастеры. Мама была помешана на раскрашивании астрологических карт.
— Я нарисую Бэтмена, — говорит Уилл. — А ты, тетя Бибби?
Я кладу перед каждым из нас чистый лист. Уилл хватает черный фломастер.
— У меня будет сюрприз!
Эмм тоже схватила три фломастера и уже опустила голову над листом, рукой заслоняя от нас картинку.
— Мне тоже нужен черный, — бормочет она. — Уиллу придется поделиться. Не увиливай, Уилли.
— Увилли-вилли-уилли, — повторяет мой племянник, хихикая.
Я выбираю коричневый, решив, что он не будет пользоваться популярностью. Фломастер скользит по листу бумаги, вслед за ним и я скольжу за грань реальности.
Я внутри фотографии, которую увидела в полицейском участке, поднимаю с земли, усеянной листьями и ягодами, браслет с подвесками-шармами. Цепочка стекает между пальцами, словно прохладная вода. Я верчу ее в руке, глядя, как подвески кружатся наподобие карусели. Перевожу взгляд на листья под ногами. Хрустящие и ровные, будто имбирные пряники, вырезанные формочкой для печенья. Я роняю браслет и подбираю лист. Он крошится в ладони — древний свиток, к которому мне не следовало прикасаться.
— Тетя Бибби! Посмотри на моего Бэтмена! — кричит Уилл.
Я отскакиваю назад. Уилл размахивает листом бумаги, на нем черный шарик с заостренными ушками.
— Ух ты! — восклицаю я. — Это пойдет в музей холодильника.
Уилл рассматривает мою работу, явно разочарованный.
— Зачем ты рисуешь скучные коричневые листья? — спрашивает он. — Я думал, ты нарисуешь планету вроде Луны, только с лицом.
— Луна не планета, — машинально поправляю я.
— А я люблю рисовать листья, — вставляет Эмм. — Больше всего мне нравится конский каштан. У него зубчатые листья со множеством прожилок. Aesculus hippocastanum. Это по латыни. Когда лист отпадает, на коре остается шрам в виде лошадиной подковы.
— Должно быть, ему больно, —
Я разглядываю серьезное лицо Эмм и свой рисунок, выполненный в строгой академической манере, как будто из книжки, а не из видения.
— А где растет каштан, Эмм?
Она пожимает плечами:
— На Балканском полуострове. В Огайо. Я нашла в интернете отличную схему. Там собраны все листья и где какое дерево растет.
— Пришлешь мне ссылку? — спрашиваю я, стуча по листу бумаги. — Я бы хотела его идентифицировать. Я рисовала... по памяти.
— Конечно пришлю, — отвечает она.
Глаза Уилла начинают медленно, предсказуемо моргать. Он натыкается на рисунок Эмм.
— Какой страшный у Эмм рисунок, — объявляет он, поднимая его вверх.
Эмм нарисовала свою палатку на заднем дворе, соблюдя все законы перспективы.
Клапан открыт. Луна, испещренная кратерами, висит в небрежно заштрихованном черном небе. Рядом с палаткой неясный силуэт девочки, словно застывший во времени.
— Ничего в нем нет страшного, — убеждаю я Уилла. — Это просто Эмм и ее палатка.
Эмм качает головой:
— Это не я. Какая-то другая девочка. Я видела ее из окна верхнего этажа.
С Эмм нельзя торопиться. Пять минут назад глаза Уилла перестали моргать. Эмм помогла мне отнести его на диван, аккуратно просунув поросенка под мышку.
— А он ничего, — замечает она.
— Эмм, когда ты это видела?
— Прошлой ночью. Думаю, это призрак.
— Ты видишь призраков постоянно?
— Нет. Только один раз. Только раз. Тебе нравится моя помада?
— Да. Ты разглядела лицо?
— Нет. Мисс Астерия говорила, что призраки — это энергия, которая неправильно перемещается. Они приходят и уходят. И не всегда говорят, кто они такие. Она считала, я достаточно чувствительная, чтобы увидеть призрака. — Эмм поджимает губки. — Тетя Мириам подарила мне эту помаду на день рождения. Она сказала, умные южные девушки, которые знают, что выглядят ужасно, должны носить сережки и подкрашивать губы. Сказала, что я часто выгляжу ужасно.
Я смеюсь:
— Какая жалость, что в детстве мне никто не давал таких советов.
— Моя тетя психолог, занимается цветами, — важно объясняет Эмм. — Она говорит, что синие огни не дают людям покончить с собой. Железнодорожная станция в Японии установила такие прожекторы, чтобы люди не прыгали на рельсы. Розовый дает надежду, когда тебе грустно, а красный — силу, когда нужно быть храброй.
— Ты поэтому накрасилась розовой помадой, Эмм? Тебе грустно? Ты скучаешь по мисс Астерии?
Молчание.
— Боль вокруг, — говорит она. — Я думаю, каштану больно, когда у него отпадает лист, как сказал Уилл. Как будто мальчишка дернул тебя за косу и вырвал волосок. Я слышала, помидоры кричат, когда их срезаешь. Мама говорит, это теория заговора, чтобы дети не ели овощей. — Ее глаза — маленькие карие пещеры, куда нет хода. — Я слышала, вы говорили сегодня про теории заговора. Что вы о них думаете?