Ночь тебя найдет
Шрифт:
Элис пинает мусор, расчищая пространство. Стоит посереди комнаты, задрав вверх голову.
— Я этого не помню. — Она готова расплакаться. — Совсем не помню.
Жуа прижимает ее к себе.
— Это все я виновата, — шепчет она. — Ты моя сестра, остальное не важно.
Башня, пустой фасад. Никакой романтики, учащенного сердцебиения, никаких ответов. Изогнутая лестница, поднимающаяся из центра. Даже моих познаний в физике не хватает, чтобы понять, как устроено это сооружение. Я нажимаю большим пальцем в кармане на острый край Лиззиной заколки
Провожу пальцами по истертым нитям ее фенечки. Проверяю пистолет.
Небо меняется. Луна, как желтая жижа, растекается по полу.
— Ты помнишь русалку, вырезанную на лестнице рядом с парадной дверью? — спрашиваю я.
Она мотает головой.
— Может быть, кто-то водил тебя на «вдовью площадку», откуда открывается потрясающий вид на небо? На звезды? На фейерверки четвертого июля?
— Не надо с ней так, — говорит Жуа.
Внезапно Элис тянется к моей руке.
— Что у тебя на запястье? — Ее голосок срывается. — Это ведь мой браслетик? Это же папа сделал мне его на день рождения? Это же он сказал тогда, что красный цвет... на удачу? А я маленький красный цветочек?
— Наш папа? — восклицает Жуа. — Твой и мой?
— Не знаю. — Элис запинается. — Я не вижу его лица.
Мне хочется попросить ее показать родинку в форме сердечка на плече, но что-то меня удерживает. Может быть, глаза Жуа — она еще не готова смириться с мыслью, что ее сестра отмечена физическим доказательством. Шрам-полумесяц на сгибе большого пальца горит, напоминая мне, что и я тоже отмечена.
Снаружи я аккуратно опускаю сетку, забивая ее в раму рукояткой перочинного ножа.
Жуа и Элис не терпится уйти, но я слышу треск полицейской рации за воротами. Я настаиваю, что надо убрать все следы нашего посещения.
Последней я спрыгиваю на бетонную площадку в переулке.
— Кто там? — Элис указывает рукой.
Примерно в сотне ярдов от нас в полутьме маячит мужская фигура. Мотыльки, ночные спутники луны, гибнут в своем безумии, летя на уличный фонарь над его головой, обманутые искусственным светом. В их древней ДНК, как и в нашей, заложено стремление к блеску, к ложному компасу.
— Говорила же, Бубба Ганз установил за мной слежку, — бормочет Жуа, оглядываясь через плечо.
Мужчина не двигается с места, даже когда мы переходим на бег, даже когда сворачиваем за угол, увеличивая скорость, и еще три раза сворачиваем.
Я не говорю Жуа, что мельком разглядела его лицо.
Не говорю ей, что нельзя заметить профессионала, если он сам этого не захочет.
А Шарп хочет, чтобы я знала.
Элис забралась на заднее сиденье джипа и положила руку на консоль ладонью кверху. Я сижу за рулем вполоборота и завязываю выцветшую фенечку у нее на запястье. Она взмолилась, чтобы я отдала ей браслет, после того как я рассказала ей, как он ко мне попал и что отец — ее возможный отец — хранил его все эти годы. Я сказала ей, что Маркус Соломон дежурит в пустой комнате дочери и отказывается продавать особняк в надежде, что когда-нибудь
Жуа на пассажирском сиденье глядит прямо перед собой, не желая смотреть, как я завязываю узелок, словно это простое действие важнее, чем кажется. Я велела ей смотреть в зеркало заднего вида, хотя и не тешу себя иллюзией, что мы оторвемся от Шарпа.
Жуа вбивает в мой навигатор адрес своей квартиры, не зная, как доехать туда из этой части города. Я предлагаю ей заплатить за проживание в отеле, чтобы они могли спокойно поспать. Мой дом сейчас не самое безопасное место.
— Я снимаю квартирку в закрытом жилом комплексе, — говорит она. — Я трачу на нее почти все деньги, которые платит мне Бубба Ганз, половину уж точно. Приходится защищать себя от его чокнутых ненавистников. Его предыдущая помощница переезжала трижды.
Спустя десять минут я торможу рядом с одним из самых привилегированных старинных зданий в Форт-Уэрте. Смотрю сквозь высокую резную изгородь с медными флеронами. Венецианские арки утопают в зелени дубов. Знаменитый телевизионный шеф-повар и легенда джаза выбрали этот дом своим пристанищем. Бывший президент арендует верхний этаж для гостей. Ходят слухи, что миллиардер — владелец ранчо навещает здесь свою балерину.
Жуа кивает на мужчину в будке охранника:
— Бывший «Зеленый берет».
Я паркуюсь на стоянке, и внезапно на меня накатывает решимость.
— Ты должна вернуться, — говорю я Жуа.
— Мне не надо повторять дважды.
— Не домой. К Буббе Ганзу. На работу. Унижайся, извиняйся, говори, что ничего мне не рассказывала или рассказала, но я тебя провела. Скажи ему, что он для тебя учитель, отец, Господь Бог. Кто угодно. Скажи, что хочешь лично сжечь меня на костре в «Твиттере», на его шоу, живьем. У меня появился план, как найти того, кто похитил твою сестру.
Пока еще очень сырой, но все же план.
— У меня тоже есть план, — говорит она. — Забронировать два билета до Портленда.
— Жуа, мне нужно, чтобы ты пригласила меня на его программу на радио «Сириус».
— Ты шутишь? Он никогда не позволит тебе вернуться, тем более в прямом эфире. Одно дело — его случайные появления на «Ютубе», другое — программа, для которой он тщательно отбирает материал. Это жемчужина в его короне. Ты слишком сильный противник. Он создал тебя, а теперь думает, как сровнять с землей твою могилу.
— Мне необязательно быть там гостем. Я просто загляну на огонек. Скажи ему, что ты лично проверишь всех и что звонить будут одни фанаты, — настаиваю я. — У этой программы будет самый высокий рейтинг за всю историю, потому что некий анонимный источник утверждает, что у нее появилась новая информация по делу Лиззи Соломон, которую она готова сообщить в прямом эфире.
— Что за новая информация? Я не вижу в этом смысла. Как тебе удалось добиться того, чего не смогла твоя мать, чего даже я не сумела, полгода хакерствуя и продюсируя его шоу?