Ночь тебя найдет

Хиберлин Джулия

За дверью я делаю глубокий выдох.

Стол Жуа пуст, аккуратно прибран, стеклянная столешница блестит.

Ее спортивная сумка, потрепанная сумочка от «Кейт Спейд» и большая розовая торба с личными вещами и принадлежностями больше не торчат из-под стола. Настольная лампа выключена вместе со всеми прочими, кроме лампочки над дверью, чтобы никто не усомнился, что ее решение окончательное и бесповоротное. Финальное вежливое: «На, получи!»

Я не удивлена, что Жуа ушла. Похоже, это к лучшему.

Не думаю, что она планировала задержаться здесь надолго.

Из-за акустического

замка я не слышу, что происходит за дверью студии. Может быть, Бубба Ганз закончил, может быть, нет. Не отрывая глаз от дверной ручки, я подкрадываюсь к столу, за которым принимала звонки на горячей линии. Плесень разрастается в чашках на поверхности черной кофейной мути.

Выдергиваю из розеток провода телефона и записывающего устройства. Ни за что не оставлю хрупкий голосок анонимной Лиззи Соломон на растерзание Буббе Ганзу.

Я в лифте, прижимаю к себе приборы, провода висят ниже колен, и я наконец я позволяю себе выдохнуть. И только спустившись на двадцать восемь этажей, вспоминаю, что нужно выключить диктофон в телефоне. У меня есть доказательство, что он угрожал моей жизни, но я не уверена, что оно имеет значение. Во всяком случае, не факт, что оно сработает вовремя.

Я представляю, как Жуа несется вниз по лестнице, замыкая круг на часах. Круг с Буббой Ганзом. У нее был план. Жуа из тех, кто вмешивается. Только я пока не знаю, как именно и с какой стати.

Я вваливаюсь в окно ванной, роняя на кафель приборы. Перешагиваю через них. Прохожу мимо маминой комнаты, кровать манит, словно вода, потому что моя сестра разгладила складки и взбила подушки, когда приказывала мне переспать со своим мужем. Меня тянет в мамину спальню. В моей старой спальне простыня на резинке порвалась по углам. Верхняя простыня скомкалась, посередине дыра, в которой мои ноги путаются среди ночи.

Я бросаю взгляд на часы. Всего 4:46. По дороге я не заметила Шарпа у себя на хвосте. На лужайке ни души. Все страшнее думать об этих людях, как о солдатах-невидимках, ждущих приказа.

Я падаю на мамину кровать. Отстегиваю кобуру. Кладу пистолет на тумбочку, чтобы легко дотянуться.

Только немного прикорну.

Если верить моей матери, мертвецы не ложатся рядом с тобой при дневном свете.

Я снова вижу сон. Надо мной чистая, незагрязненная Вселенная. Луна, подстриженный желтый ноготь на ноге.

Марс и Венера, крошечные бриллианты, ровно там, где должны быть.

Число двенадцать.

Неумолчный цок, цок, цок копыт вдали.

Классический сон о Синей лошади, говорящий, что еще есть время, чтобы спасти Майка. В других снах мои руки испачканы кровью из его раздавленной груди. В последнем я спасаю Майка, но не себя. Цоканье копыт приближается, становится громче, оно уже совсем близко. Будущее еще можно схватить за гриву. Я изо всех сил пытаюсь отдернуть завесу, вернуться в мир, который могу изменить.

Я резко просыпаюсь, ничего не соображая. Кромешная тьма. Цок, цок, цок.

Мой кулак рядом со мной, и это не он стучит в стену.

Луч фонарика в окне танцует на покрывале. Кто-то колотит в стекло.

Я накрываю голову подушкой, как будто мне снова десять, пока в комнате не воцаряется тишина. На коленях подползаю к подоконнику и кладу ладонь на охлажденное кондиционером оконное стекло. Неужели я выпала из одного сна в другой?

Тени в комнате обретают очертания, нарисованные угольным карандашом чьей-то невидимой рукой. Кровать, комод, стул, лампа, ручка шкафа. Я сую руку в карман и колю себя Лиззиной заколкой.

Замираю на пороге, прислушиваясь. Жду. Слышу скрип и понимаю, откуда он идет. Окно в ванной. Я забыла его закрыть.

Их двое. Шепчутся. Спотыкаются. Явно не знакомы с планом помещения. Налетают на недоупакованные коробки. Еще один глухой удар. Что-то тяжелое катится по полу.

Они не привидения. И это не сон. Пальцы, крепко сжимающие холодный металл, твердят мне об этом.

Заворачиваю за угол, в гостиную. Жалюзи пропускают достаточно лунного света, чтобы разглядеть хрустальный шар на полу у входной двери. Любимая вещь моей матери, к которой она никому не разрешала прикасаться.

— Вивви! — раздается крик сзади, пронзительный и тонкий.

Я резко оборачиваюсь и направляю пистолет на две хрупкие фигурки. Два лица, неразличимые в темноте.

Я колеблюсь. Лиззи и девушка с браслетом?

Эмм со своим двойником?

Одна из фигур шагает вперед, попадая в полоску света.

— Жуа? — Имя срывается с моих губ, словно скрип тормозов.

— Господи, да опусти ты пистолет. Почему ты просто не открыла нам окно в спальне? Ты не слышала стука? А я уже вообразила, что ты мертва. Что какой-нибудь фанат Буббы забрался внутрь и напал на тебя.

Я не опускаю пистолет.

— Почему ты просто не постучалась в дверь?

— Думаю, Бубба Ганз устроил за мной слежку.

Мои глаза скользят по ее спутнице. Она, случаем, не видение? Жуа знает, что она здесь?

— Знакомься, это моя сестра, — говорит Жуа.

— Элис, — нервно произносит девочка.

Я включаю свет.

На меня смотрят глаза Никки Соломон.

Невыносимая, ослепляющая головная боль почти швыряет меня на колени. Картинки крутятся яростно и стремительно, темные и светлые, сладкие и тревожные.

Тающее мороженое, крошечная бритая головка, рождественский подарок, собачий нос, окровавленный бант, башня со сломанным дверным замком.

Жуа что-то говорит, но я не слушаю.

Лиззи жива. Мифологическое существо, принцесса, заблудившаяся в темном лесу, сидит на моем кухонном стуле. Зовет себя Элис.

Наливает «Доктора Пеппера» в мой стакан с Чудо-женщиной, пузырьки углекислого газа шипят и поднимаются вверх, словно мы что-то празднуем.

Кто достал стаканы? Как давно мы сидим за столом?