О той, что любила свободу
Шрифт:
– Добрый день, – приветливо на первый взгляд, но сухо обратился Деймон к лысому субъекту.
– О-хо-хо! День добрый, мистер Сальваторе! – радуясь, загнусавил он в ответ, что к нему обратился такой важный человек, – позвольте предста-виться: Марк Уолтерберг! Я, экха, руковожу, вот-с, сами видите, рубкой леса и строительством здесь мебельной фабрики.
– Весьма похвально, мистер Уолтерберг, – почти с презрением ответил Деймон, – а теперь прошу нас извинить за вторжение.
Он обнял Кэтрин за плечи и шепнул на ушко: «Пойдемте-ка отсюда, мы ничего не сможем с этим сделать». Кэтрин, плача, послушно развернулась и пошла прочь от этого места, держась за Деймона,
Дома Кэтрин уселась перед камином в ту же позу, в которой была до прогулки и стала смотреть неподвижными стеклянными глазами на огонь. Деймону показались эти глаза неестественными для нее, никогда прежде не видел он Кэтрин такой: она всегда была весела, кокетлива или дерзка, но сейчас этой легкости и ясности не было. Он присел рядом с ней и поцеловал в голову, она положила ее на плечо Деймона. Дрова потрескивали в камине, иногда слышались тяжелые грудные вздохи Кэтрин. На часах уже пробило 6 часов вечера.
– Когда приедут твои родители с сестрой? – решил он поинтересоваться, дабы прервать тишину, тем самым позволить Кэтрин забыть о ее тяжелых мыслях.
– Не знаю. Может, они решили заночевать: сейчас так рано темнеет, видимо, не охота им и вовсе ехать в такую темень… Я так устала.
– Хочешь прилечь спать?
– Нет, я не хочу спать, я хочу чем-нибудь заняться. И знаешь что, давай сыграем в настольную игру! Я бы предложила тебе шахматы, но они мне так надоели: я всю последнюю неделю каждый день с отцом играла, – ее лицо озарила улыбка.
– Настольную игру? У тебя она еще есть? Вот так новость! Да какие мне шахматы после таких заявлений! – он резко обернулся к ней, – неси ее скорее!
Усевшись, как дети, на полу и разложив игру, они принялись играть. Все это им обоим напомнило далекие годы их детской и юношеской дружбы. Тогда они часами могли играть, а потом, когда один из них проигрывал, то начинал в шутку врать, что все было нечестно. И после этого они тыкали друг в друга тростями мистера Гилберта, бегали по всему дому и однажды даже снесли большой цветочный горшок, за что им запретили видеться неделю. Так и сейчас они, предавшись этому старому чувству, так же громко хохотали, спорили друг с другом, кто должен ходить, и насколько честно каждый из них играет. В какой-то момент Кэтрин вырвала из рук Деймона игральные кубики и пустилась бежать вверх по лестнице, весело визжа. Когда Деймон нагнал ее, то обхватил сзади руками, пытаясь отобрать кубики. Кэтрин задорно смеялась, кричала, что ничего он не получит, и прятала свои руки. «Эта девушка заставляла меня столько раз бежать за ней, пусть и в шутку… сегодня за день я делаю это уже второй раз. Господи, да я пропал! Совсем пропал…» - подумал внезапно Деймон. Его опять одурманила ее внутренняя живая энергия, ее легкость и открытость.
– Остановись! – резко крикнул он, прижав ее к стенке с силой, отчего Кэтрин испугано вздрогнула, – перестань это со мной делать, – шепнул он через секунду и прижался лицом к ее шее.
– Что перестать делать? – боязливо и тихо спросила она, боясь даже вздохнуть.
Они так простояли около минуты, не сказав больше ни слова. Деймон начал сначала осторожно касаться губами шеи Кэтрин, она медленно запустила пальцы в его волосы на затылке и сжала с силой черные блестящие пряди. В забытье, Деймон уже с жадностью целовал каждый миллиметр на ее коже, Кэтрин глубоко вздыхала и совсем его не отталкивала, а сейчас даже
Внизу раздались разговоры, захлопнулась входная дверь, начался шелест юбок. Деймон и Кэтрин быстро разомкнули объятия, оправились спешно и спустились вниз. Оба они приветствовали вернувшихся, но друг на друга больше не взглянули, словно боясь, что если они это сделают, то все непременно догадаются о том, что сейчас произошло между ними.
Домой Деймон ехал с приятным, но странным чувством: он никак не мог объяснить себе, отчего так переменчива к нему Кэтрин. Она была человеком, который оставлял у него в жизни одни лишь вопросы, но именно она была сейчас самой желанной для него.
========== 7 Глава. «Предложение, от которого нельзя отказаться» ==========
Меж тем, денег у Гордона Гилберта, чтобы расплатиться с долгами, почти не осталось. Скрывать этот факт от дочерей было уже невозможно, потому что теперь выход был один: выгодно выйти замуж за богатого человека. Он вошел в гостиную искать Елену и Кэтрин, но застал лишь первую. Елена читала у окна в глубоком кресле: взгляд ее был сосредоточен, девушка была поглощена книгой.
– Добрый день, солнышко! – как-то почти робко и нерешительно начал мистер Гилберт, – а где Кэтрин?
– Уехала к Сальваторе, папенька, – она обеспокоенно посмотрела на отца, – а что, что-то случилось? – Елена перевернула страницу, поджав губы.
– Э-м… да так, ничего, дорогая, все хорошо! – он почесал затылок,– приятного чтения.
– Спасибо, – она уже как-то недоверчиво посмотрела на захлопнувшуюся дверь.
Сегодня Кэтрин сама приехала к Деймону. Она и виду не подала, что между ними что-то было несколько дней назад: она всегда предпочитала вот так оставаться в стороне, чтоб и отношения сохранить и лишних вопросов избежать. Она сидела на круглом коврике в лаборатории-кабинете Деймона на чердаке. Он занимался университетской работой, а Кэтрин помогала ему разбирать кое-какие листы из ящика с теорией, которые Деймону всучил декан.
– Как здесь вообще можно что-то понять?! – восклицала поминутно Кэтрин, расширяя удивленно глаза и даже улыбаясь.
– Ну, если б ты хорошо знала теорию, то буквы в формулах представлялись бы тебе теми же числами – просто неизвестными числами, – он спокойно улыбнулся, чувствуя в душе даже приятное чувство мужского превосходства: что он может что-то невероятно сложное вразумить непосвященной в это девушке.
– Вот как подумаю: ведь кто-то же придумал эдакое! Как он пришел ко всем этим умозаключениям? Ведь нужно ж было так много времени, чтобы постепенно вся наука развивалась от простого к сложному, когда одно цепляется за другое, а ведь иначе никак… Да уж: посвятить себя наукам – значит не достаться больше никому, кроме них, а иначе из тебя и ученый-то получается никакой, – она задумалась, замерев с листком в руке.
Деймон сейчас тоже начал обдумывать то, что сказала Кэтрин. Он думал о своей любви к науке и любви к самой Кэтрин: что же он любил больше? И что готов оставить ради другого? Он разглядывал лучи солнца, играющие в каштановых локонах своей любимой, на ее светящееся лицо. «Нет, я не знаю, что и думать об этом! Жизнь покажет, что мне дороже…» – решил про себя он.
– Не могу не согласиться с тобой. Сейчас, если наука и поглотит человека, то целиком: просто такое время, может, в какое-нибудь другое было бы иначе, – ответил он.