Одного поля ягоды
Шрифт:
На Мэри Риддл был жакет из габардина и подходящая юбка, а пара жемчужин размером с ноготь качалась на мочках её ушей. Со своего места она наставляла горничную о том, как подавать горячие блюда из жаровень, стоявших на серванте. По количеству тарелок было видно, что Риддлы не отказались от привычных удобств в связи с введением нормирования. Молоко, сливочное масло, сыр, яйца, ветчина — всё, ради чего лондонские домохозяйки копили продовольственные карточки и стояли в очередях у зеленщиков, было выставлено на всеобщее обозрение за столом для завтрака.
«Бытовая» было самым подходящим словом для описания
Это было настолько нормально, что Том с трудом мог примириться с мыслью о том, что это и есть его жизнь.
Его впечатления усилились, когда Гермиона похвалила еду миссис Риддл, после чего миссис Риддл стала превозносить мастерство своей поварихи: ею была бывшая кухонная служанка, которая сопровождала миссис Риддл в Йоркшир после её свадьбы с мистером Риддлом несколько десятилетий назад, в те времена, когда «получение в наследство» слуг было обычным свадебным подарком. Бессмысленный разговор прервал мужчина в дверях столовой, чьи тяжёлые шаги и громкий голос заглушили неумелые попытки миссис Риддл сохранить самообладание.
— Маменька, я возьму Алмаза до ручья и обратно, — сказал мужчина, направляясь прямо к подставке для тостов на серванте, не поприветствовав никого за столом. — Ясные дни слишком редкие в это время года, и дражайшая глина уже несколько недель не испытывала себя на прочность. Не ждите меня к обеду — я пообедаю в деревне.
Он был одет для конной прогулки во фрак, бриджи для верховой езды и начищенные сапоги, хлыст и шляпа были зажаты под мышкой. Кто-то мог бы восхититься его щегольской фигурой в хорошо скроенном костюме, но внимание Тома привлекло лицо мужчины, расположение знакомых черт, которые так напоминали его собственные, что были почти идентичны.
Мужчина был на несколько дюймов выше Тома, более крепко сложен, с более широкими плечами и более твёрдой формой подбородка, на котором была крошечная ямочка, в то время как подбородок Тома был гладким. Его кожа приобрела румяный оттенок от активного образа жизни на свежем воздухе, в отличие от фарфорово-бледного цвета лица Тома. Но между ними двумя было так много общего, гораздо больше, чем между ним и Томасом Риддлом: густые тёмные волосы без седины, элегантные пропорции щёк, бровей и челюсти. Но больше всего Тома беспокоил голос мужчины. У него был другой акцент — безупречный стандарт общественной школы, лишённый каких-либо следов лондонского происхождения Тома, — но тембр, диапазон и характер были точно такими же, как у самого Тома. Он узнал его досконально: сотни раз он слушал свой собственный голос в органах чувств животных, в чьи умы он проникал.
Много лет назад он сознательно решил ненавидеть миссис Хелен Грейнджер, когда в первый раз увидел её в окне своей спальни в приюте Вула, её меховое пальто и автомобиль были самыми дорогими вещами, которые он видел, чтобы кто-то владел. Сейчас, без единого сознательного намерения с его стороны, мгновенная гадливость образовалась в нём по отношению к этому мужчине — этот избалованный отпрыск-переросток, который испортил жизни людей вокруг него, — который был никем иным, как его собственным отцом во плоти.
Том оттолкнулся от стола и обратился к мужчине:
— Доброе утро.
Мужчина обернулся с куском тоста во рту, только сейчас заметив присутствие двух странных гостей за
— Доброе ут… — он начал, но подавился словами. — Ты!
Их глаза встретились, и это было ещё одним отличием между ними: глаза Тома были самого тёмного карего, в то время как у этого мужчины — его отца — они были жёлто-зелёными, белки были испещрены налитыми кровью сосудами, когда они расширились от узнавания — шока — ужаса — при виде своей зеркальной копии на другой стороне стола.
На мгновение череда образов пронеслась по разуму Тома в непонятном, непоследовательном потоке изображений и ощущений: тёмная комната, единственный свет исходит от тонкой щели между дверью и половицами, мягкий и певучий голос, руки, гладящие его волосы, пальцы, проводящие по линии челюсти, нежные поцелуи в бровь.
Пересохшее горло, шершавый от жажды язык и стакан воды на подносе, который по какой-то причине — он не мог вспомнить почему, воспоминания расплывались в неразборчивости, когда он пытался за них ухватиться — отказывался пить, не хотел к нему прикасаться, отказывался от него, пока часы не превратились в целый день, и в момент слабости он не смог удержаться, а потом было слишком поздно остановить пелену, опустившуюся на его глаза…
Слишком поздно.
— Ты! — хрипло повторил он, зажав хлыст между белыми дрожащими пальцами. — Я не приму тебя здесь — не здесь — мать, отец, я сказал вам, что я не хотел его!
Раздался звон «клинк!», когда горничная поставила чайник и на цыпочках отошла к двери.
— Ты сядешь и будешь вести себя прилично, — холодно сказал Томас Риддл. Он сложил газету и положил её сбоку от тарелки. — Тебе пора брать ответственность за свои действия.
— Маменька, — взмолился мужчина, поворачиваясь к миссис Риддл и умоляюще глядя на неё, — пожалуйста, пожалуйста, я не хочу его здесь — он не может жить здесь — пожалуйста, маменька, если Вы любите меня, отправьте его обратно!
Глаза миссис Риддл блеснули, но она отвернулась от него и сказала:
— Ты будешь слушаться своего отца, Том. Мы стараемся сделать, как будет правильно для семьи, и чем скорее ты это поймёшь, тем лучше.
— Этот мальчик не наша семья, — сказал другой Том Риддл, показывая дрожащим пальцем над столом на Тома. — Он не мой, я не признaю его…
— Это неважно, — сказала миссис Риддл, — мы уже подписали все бумаги. Мы его опекуны, а не ты. Это не в твоих руках.
— Тогда пусть будет по-вашему, — огрызнулся он, и жалобное нытьё в его голосе внезапно сменилось язвительным тоном. Он бросил недоеденный кусок тоста на блюдо с копчёной лососиной. — Я умываю руки. Пусть миссис Уиллроу доставит мне еду на подносе — я не сяду ужинать, пока он здесь.
На этом он развернулся на пятках, подол его фрака взвился, и он прошагал из столовой, нахлобучивая шляпу на голову. Вдалеке раздался хлопок закрывающейся двери.
Том сел обратно на своё место и не мог подобрать слов. До сегодняшнего дня отец никогда не удостаивал его своим присутствием, но, увидев лицо давно потерянного сына, он мгновенно узнал его. Этот человек боялся его. Что это значило? О чём думал отец, когда Том заглянул к нему в душу? Тёмная комната, пустой стакан: без контекста он ничего не понял, и ему вспомнился прошлогодний случай, когда он заглянул в мысли Нотта.